Книга Суворов и Кутузов, страница 184 – Леонтий Раковский

Константинополь встретил Кутузова не только со всеми почестями, какие были обусловлены князем Репниным, но даже еще пышнее.

«Наружная вежливость министерства оттоманского противу меня и свиты моей превзошла некоторым образом мое чаяние», – писал Кутузов императрице.

Прусский и неаполитанский послы, благожелательно относившиеся к России, встретили Кутузова на последней станции перед Константинополем, а остальные только присутствовали при въезде русского посольства в столицу Турции.

На следующий день с утра к Кутузову явился чиновник великого визиря узнать о здоровье почетного гостя и передать ему подарки. Затем стали приезжать с визитом послы.

И только после обеда Кутузов смог уединиться с поверенным в делах, полковником Александром Семеновичем Хвостовым.

Хвостов познакомил чрезвычайного посла с людьми, с которыми ему предстояло иметь дело, и обрисовал всю обстановку.

Кутузов знал, что положение простого народа в Турции ужасно: деревня разорена непосильными налогами и взяточничеством алчных чиновников. Нищую турецкую деревню Михаил Илларионович видел собственными глазами во время трехмесячного пути из Дубоссар в Константинополь.

Но Хвостов дополнил эту картину. Он рассказал, что всего у турок насчитывается девяносто семь разных налогов, что существуют такие нелепые налоги, как «за воздух» или «за зубы» – вознаграждение чиновникам за то, что они во время командировок в деревни изнашивают свои зубы.

Крестьяне день и ночь изнывают в работе, чтобы только рассчитаться с податями. Многие бегут, бросая все.

– А что же султан? В чем же его реформы? Ведь от него ждут, что он вознесет Порту? – спросил Михаил Илларионович.

– Селим Третий не Гарун-аль-Рашид: он не интересуется, как живет народ. Его больше тревожат военные неудачи и пустая казна. Он реформирует армию и флот.

– Вероятно, он обыкновенный восточный деспот, жестокий и грубый?

– Нет, наоборот: Селим – образованный человек, любит музыку и поэзию, пишет стихи. А характер у него мягкий, безвольный.

– Выходит, как в поговорке: «От добрых людей мир погибает»? – улыбнулся Михаил Илларионович. – А кто же пользуется у него влиянием? Наш друг – великий визирь, кажется, не очень в фаворе?

– Да, султан не больно жалует этого Рашид-эфенди, – ответил Хвостов. – Первый друг его – сверстник и шурин капудан-паша Гуссейн, прозванный «Кючук».

– Что это значит «кючук»?

– Маленький. Гуссейн – коротышка. Он мало участвует в делах, живет в свое удовольствие, кутит. Говорят, он уже промотал три миллиона пиастров. Его не любят два главных лица в правительстве – министр иностранных дел Рашид-эфенди и Юсуф-ага.

– А Юсуф-ага кто? – расспрашивал Кутузов.

– Юсуф-ага – это «кяхья», гофмаршал султанши-матери, которая по-турецки называется «валиде». Валиде – большая сила.

– У турок испокон веков все дворцовые козни и интриги выходят из недр гарема. И, конечно, эта валиде, как мать султана, первое лицо в гареме? Какая она, очень старая?

– Совсем нет, – сказал Хвостов. – Султану ведь всего тридцать два года, стало быть, матери лет пятьдесят. Видно, была когда-то красивая женщина. Она родом из Грузии. Валиде имеет большой вес, но первое лицо в гареме не она, а кызлар-агасы, то есть «начальник девушек», а попросту начальник черных евнухов, стерегущих гарем. В его ведении весь гарем и личная казна султана. Предшественник нынешнего кызлар-агасы, Бешир, фактически правил государством. Его купили в Эфиопии за тридцать пиастров, а когда Бешир умер, то состояние покойного кызлар-агасы оценивалось в тридцать миллионов пиастров. Вот что значит «начальник девушек».

Кутузов внимательно слушал Хвостова и думал:

«Надо постараться не ссориться с этим черным евнухом. И хорошо, что я догадался еще, из Ясс отправить царице просьбу прислать для валиде дорогой эгрет! ^[135]»

Спросил у Хвостова:

– А как же драгоман Порты, господин Мурузи, такой же прохвост, как и его братец, князь Валашский? Тот все норовит учинить нам какую-либо пакость.

– Коварен и подл. Не зря же он родом из Фанары, квартала в Константинополе, где живут греки. Прусский посланник Гаффон метко сказал: «Фанара – университет подлости».

– А как турки относятся к тому, что во Франции республика? – спросил Михаил Илларионович немного погодя.

– Турецкие риджалы ^[136] расценивают французскую революцию как благоприятный факт: устранена опасность франко-русско-австрийского союза. Великий визирь сказал: «Хорошо, что во Франции республика: ведь республика не сможет жениться на австрийской эрцгерцогине!» А французские агенты постарались уверить турецкое духовенство, что раз во Франции покончено с христианской религией, то, значит, французы стали ближе к магометанам.

– Недурно придумано, – усмехнулся Михаил Илларионович.

Кутузов беседовал с полковником Хвостовым до ночи. Когда Хвостов ушел, Михаил Илларионович вышел на балкон.

Над Константинополем и проливом плыла полная луна. С балкона открывался великолепный вид. Внизу, у ног, лежали Пера и Галата, где живут «франки». За Галатой тихо плескались воды залива Золотой Рог. Теперь, в свете луны, он был сверкающим, серебряным. А за ним простерся сам Истамбул: плоские турецкие крыши, высокие минареты, разнообразные купола, блестящие позолотой, и купы деревьев.

Вот голубоватая в лунном сиянии громада сераля – дворца султана. Здесь живут его жены, наложницы, евнухи и бесчисленные слуги – все эти нелепо-странные хранители парадной султанской шубы, обрезыватели султанских ногтей, сторожа султанского попугая. А вот купол Айя-Софии, обставленный с четырех сторон стройными, как свечи, минаретами.

Но над всем Константинополем на холме возвышаются громоздящиеся друг на друга купола грандиозной мечети Сулеймание. Они кажутся выточенными из слоновой кости. А там, за мысом Сарай-бурну, ^[137] раскинулось Мраморное море, и за ним смутно темнеют очертания гор азиатского берега. Как из сказки «Тысяча и одна ночь».

Приятно посидеть в такую мягкую лунную ночь, но еще ждут дела – надо написать письма.

Михаил Илларионович вернулся к себе в кабинет. Взглянул на подарки великого визиря, лежащие на столе, и подумал о жене.

«Табакерка с алмазами ее, пожалуй, не заинтересует. И мыло адрианопольское, хотя считается лучшим. Катенька моет лицо хлебным мякишем, говорит – лучше всякого мыла. А вот девять кусков шелка из Алепо разных цветов на девять платьев – это доставит удовольствие!.. Модница! Кокетка!» – снисходительно улыбнулся Кутузов и стал писать письмо жене.