Онлайн книга «Суворов и Кутузов»
|
– Минералы и ингредиенции не по солдатскому воспитанию, – говорил он. По его мнению, самое важное для здоровья солдата – сполна и в срок получить положенное довольствие. Когда в полку оказывалось много больных, Суворов тотчас же назначал следствие. В Финляндии эта мера родила Суворову много врагов. Но количество больных в двух госпиталях быстро снизилось с тысячи до сорока человек. То же нашел Суворов и на юге. Здоровое жилье, нормальная пища, чистота солдата лучше действовали, чем невежественные лекари. – Перестань обогащать Харона! [82] – сказал Суворов лекарю, у которого в части была большая смертность. – Ваше сиятельство, в нашем полку Харон не числится! Суворов секунду глядел на невежественного лекаря. Потом плюнул и убежал, крича: – Помилуй Бог, не мечите бисера перед свиньями! Лекарь обиделся на всю жизнь. Он так и не понял, почему обозлился фельдмаршал. «Правду говорят – тяжелый человек», – подумал он о Суворове. В дивизии генерал-поручика Киселева открылась повальная желудочная болезнь. Люди мерли как мухи. Суворов отправил дежурного подполковника произвести следствие и навести в больницах порядок. Командиру дивизии – явиться в главную квартиру. Вчера утром Киселев приехал. Смущенно поглаживая лысину, он подошел к Столыпину. Столыпин сказал, что Александр Васильевич еще не выходил из кабинета, и посоветовал Киселеву сегодня не являться. – Как же так? Да ведь фельдмаршал знает, что я приехал… – Верно. Плац-майор доложил, что вы приехали. – Ну, так как же мне не являться? – Не являйтесь! – убеждал Столыпин. – Александр Васильевич еще очень сердит на вас. Киселев послушался Столыпина и ушел к дежурному генералу Арсеньеву. «Любопытно: спросит Александр Васильевич сегодня о Киселеве?» – подумал теперь, идучи, Столыпин. Столыпину это интересно было потому, что хотелось проверить: настолько ли он знает Суворова, как ему кажется? За восемь месяцев службы у Суворова он освоился со всеми его привычками и обычаями. Казалось, знал Александра Васильевича, понимал его с полуслова. Вчера произошел случай, который подтвердил это. В Тульчин входил Смоленский драгунский полк. Суворов поехал за местечко смотреть полк на марше. Он скакал галопом по широкой дороге вдоль растянувшихся эскадронов. Вдруг обернулся к Столыпину и, махнув плетью куда-то в сторону, крикнул: «Э, а!» Столыпин подскакал к эскадрону и сразу же сообразил, в чем дело: эскадрон потерял дистанцию, и потому отстали пушки. Столыпин приказал артиллерийскому офицеру податься вперед. Суворов, довольный, махнул Столыпину головой. Фельдмаршал относился к Столыпину хорошо. В первую же субботу, когда Суворов учил войска драться колоннами, он поставил Столыпина с солдатским ружьем в пехотный полк. После ученья пожаловал его в унтер-офицеры. В следующую субботу поставил Столыпина в кавалерийский полк. После ученья произвел в офицеры. Местечко еще спало. На улицах не было ни души. Шаги Столыпина гулко отдавались на мостовой. Столыпин подходил к двухэтажному дому графини Потоцкой. Графиня Потоцкая, статс-дама российского двора, уступила фельдмаршалу первый этаж, а сама со взрослой дочерью помещалась во втором. Суворов подружился с Потоцкими. Он часто ходил к графине посидеть и поговорить. Потоцкие навещали Александра Васильевича. Молодые офицеры из штаба Суворова засматривались на хорошенькую дочь графини, перешептывались с графиниными горничными. Подходя к дому, Столыпин по привычке обдернул мундир, осмотрелся, все ли в порядке. Второй этаж был еще темен. В раскрытых окнах чуть шевелились под легким ветерком, белели шелковые занавески. Лишь в одном окне первого этажа – в камердинерской Суворова – светился огонек. У высокого крыльца стоял, отбиваясь от назойливых комаров, часовой. Столыпин поднялся по ступенькам, прошел переднюю, где, растянувшись на скамейке, храпел вестовой, и вошел в следующую комнату. В ней спали Прошка, повар и фельдшер Наум, бривший барина. Столыпин не без труда растолкал главного камердинера, который упорно не желал пробуждаться. Александр Васильевич приказал поднять его пораньше. Прошка, зевая и чертыхаясь, сел. Ткнул кулаком в бок Мишку-повара: – Вставай, увалень! И поплелся будить «самого». Через секунду из спальни донесся приятный басок фельдмаршала. Суворов проснулся бодрый, живой, веселый. Он все дни пребывал в отменном настроении. Еще бы – наступил сезон его удовольствий: ученья в поле, лагеря, беспрестанное движение и множество разнообразных дел. Покоя и безделья не выносила его кипучая натура. Прошка и вестовой понесли в спальню два ведра воды и громадный таз. Начинался день, начинались обязательные, неоднократные обливания водой. А повар пошел кипятить в печке чай. Как все старики, Суворов любил, чтобы еда и чай были горячими. Потому повар кипятил чай тут же, при нем, в спальне. Суворов вытирался, отдавая приказания повару, что сготовить к обеду. – На закуску – редька… Бешбармак. [83] Пельмени. Духовая говядина. Каша рисовая. И щука с голубым пером… А мальчик пришел? – спросил он. («Мальчиком» он звал Столыпина.) – Давно. Ждет. – Позови. Столыпин вошел, поздоровался. – Здравствуй, братец! Кликни ко мне господина Дьякова! Столыпин отправил ординарца за полковником Дьяковым, который был начальником провиантской конторы при армии. Сонный предстал перед фельдмаршалом полковник – в такую рань вставать не привык. – Николай Александрович, все запасные магазейны были б полны! И все исправно. Ежели провианта недостанет, на первом суку тебя, ваше высокоблагородие, повешу! Ты, мой друг, меня знаешь: я тебя люблю и слово сдержу. Ступай! Полковник Дьяков пулей вылетел из спальни, – куда и сон девался. Все знали: фельдмаршал шутит только во время отдыха, за обедом, а в рабочие часы – шутки в сторону. – Мальчик, садись, чайку попьем! – крикнул он Столыпина. Пили чай с медом и сухарями. Напившись, Суворов усадил адъютанта за стол к окну, которое выходило в большой графский сад: |