Онлайн книга «Воспоминания террориста»
|
В начале сентября Гоц собрал находившихся в Женеве членов Центрального комитета и близких комитету людей. На этом собрании были Минор, Чернов, Тютчев, я и некоторые другие. Гоц, открывая собрание, сказал: – Я много думал. Положение очень серьезное. Мы, мне кажется, должны стоять на единственно революционной точке зрения: для нас не может быть ни имен, ни авторитетов. В опасности партия, поэтому будем исходить из крайнего положения, – допустим, что каждый из нас находится в подозрении. Я начинаю с себя. Моя жизнь известна. Кто может что-нибудь возразить? Он остановился потом на жизни каждого из присутствовавших и спросил: – Может быть, кто-нибудь определенно подозревает кого-либо? Встал Чернов. Он долго и горячо говорил, доказывая, что, по его мнению, подозрителен N., человек самостоятельных и оппозиционных Центральному комитету взглядов, но хорошо всем известный и несомненно стоявший выше всяких подозрений. Когда Чернов кончил свою речь, все рассмеялись, и он рассмеялся первый. До того обвинение N. было не похоже на правду. Когда наступило молчание, Гоц сказал: – Я не хочу сказать ничего дурного, но не могу и скрыть своих подозрений; Татаров, по моим подсчетам, издержал на дела своего издательства за шесть недель более 5000 руб. Откуда у него эти деньги? Ни партийных, ни личных сумм у него нет, о пожертвовании он должен был бы сообщить Центральному комитету. Я спрашивал его, откуда у него деньги, и он отвечал, что ему дал 15 тысяч руб. известный общественный деятель Чарнолусский. Не скрою, я начинаю сомневаться в этом. Все мы слушали Гоца со вниманием. Помолчав, он заговорил снова: – Итак, издательство это не обеспечено материально. По крайней мере, я не думаю, чтобы у Чарнолусского могли быть такие деньги или чтобы к нему поступило пожертвование в таких размерах на литературное дело, тем более что это дело начинает мало известный в литературных кругах Татаров. Но это не все: его издательство не обеспечено или, вернее, чересчур обеспечено с цензурной стороны. Татаров – человек практичный и умный. Как понять его печатное заявление об участии моем, Чернова, Минора? Ведь такое заявление должно губить дело. Мне неясна роль Татарова, и я бы предложил ее выяснить… Как ее выяснить? Я предлагаю послать кого-либо в Петербург со специальной целью – узнать у Чарнолусского, давал ли он деньги Татарову, и если давал, то в каком именно размере. Если Татаров сказал мне правду, я откажусь от своих слов. Мы, во всяком случае, ничем не рискуем. Все присутствовавшие согласились с Гоцем, и тогда же было решено послать в Петербург А. А. Аргунова, члена Центрального комитета. Аргунов уехал в Петербург и явился к Чарнолусскому. Чарнолусский сказал ему, что денег Татарову не только не давал, но и не обещал. Кроме того, он был весьма удивлен, что Татаров пользуется его именем. В отсутствие Аргунова Татаров приехал в Женеву. Гоц предложил и настоял, чтобы за Татаровым было учреждено наблюдение. Наблюдение это я взял на себя, и мне в нем помогали Александр Гуревич и Василий Сухомлин. Наше наблюдение не дало никаких результатов, зато Тютчеву и Чернову удалось случайно установить, что Татаров дал Центральному комитету неверный адрес в Женеве. В гостинице, на которую он указал, его не было. Недели через две вернулся Аргунов и передал нам ответ Чарнолусского. Татаров сказал Гоцу неправду. Тогда по инициативе Гоца и по постановлению Центрального комитета была избрана комиссия для расследования дела Татарова. В нее вошли: Бах, Тютчев, Чернов и я. Татаров не подозревал ничего. Он возобновил со мною старые отношения. Приходил ко мне на дом и много расспрашивал о Боевой организации. Я не отвечал, ссылаясь на профессиональную тайну. Он интересовался также делами моих родных, их возможным участием в революции. Я отговаривался незнанием. Он несколько раз спрашивал, следили ли за мною в России. Я отвечал, что давно не выезжал из Женевы. Он бывал не у меня одного. В Женеве он расспрашивал всех и обо всем. Ему доверяли. Центральный комитет молчал о своих подозрениях. Это было необходимо, ибо, конечно, была возможность ошибки. Высказанное же громко подозрение уже губило Татарова. Вскоре он знал слишком много. Татаров собирался уехать в Россию и на прощанье решил устроить обед товарищам. На этом обеде было много народу, в том числе Чернов и я. Татаров был оживлен и весел. Товарищи, не знавшие об обвинении, которое над ним тяготело, желали ему удачи в России. После обеда, когда гости стали расходиться, Чернов и я подошли к Татарову: – Когда вы хотите ехать? – Сегодня вечером. – Сегодня вечером это невозможно. Татаров быстро спросил: – Почему? – У Центрального комитета к вам дело. – Но я должен уехать. Какое дело? – Мы уполномочены просить вас остаться. Татаров пожал плечами. – Центральный комитет просит вас. Он опять пожал плечами. – Ну, хорошо, я останусь. Но это странно… Почему вы раньше не предупредили меня? На следующий день состоялось в Женеве, на квартире О. О. Минора, первое заседание упомянутой выше комиссии. Мы сказали Татарову, что Центральный комитет занят ревизией партийных дел. По его поручению мы просим выяснить нам финансовую и цензурную сторону нового издания, ибо Центральный комитет желает взять его под свое руководство. Татаров ответил, что деньги в размере 15 тысяч рублей он получил как пожертвование от Чарнолусского. Дальнейшую помощь ему обещали тот же Чарнолусский и киевский издатель Цитрон. Чернов вел допрос. Не возражая Татарову, он осведомился об его адресе в Женеве. Произошел следующий разговор. Чернов: Вы говорите, что остановились в Hótel des Voyageurs. Под какой фамилией? Татаров: Плевинский. Чернов: Номер комнаты? Татаров: Кажется, 28. Чернов: Мы справлялись. Ни в № 28, ни вообще в Hótel des Voyageurs Плевинского нет. Татаров: Я ошибся. Я живу в Hótel d’Angleterre. Чернов: Под фамилией Плевинского? Татаров: Я не записался еще. Чернов: Номер комнаты? Татаров: Не помню. Чернов: Мы справлялись и в Hótel d’Angleterre. Вас там нет. Татаров: Я не помню названия гостиницы. Быть может, это и не Hótel d’Angleterre. Чернов: Вспомните. Татаров: Не помню. Чернов: На какой улице эта гостиница? Татаров: Не помню. Чернов: Хорошо. Запишем в протокол: не помнит ни названия гостиницы, ни улицы, ни номера комнаты, и фамилии еще не имеет. После недолгого молчания Татаров говорит: |