Онлайн книга «Воспоминания террориста»
|
– Я вам солгал. Чернов: Почему? Татаров: Мы не дети. Я живу с женщиной. Скрывая свой адрес, я защищаю ее честь. Впрочем, хотите, я назову вам ее? Чернов: Нет. Татаров волнуется. Ответы его становятся еще страннее. Чернов: Скажите, чем обеспечено ваше издание в отношении цензуры? Татаров: Мне обещал покровительство один из людей, имеющих власть. Чернов: Кто именно? Татаров: Один князь. Чернов: Какой князь? Татаров: Князь. Чернов: Мы просим сообщить нам его фамилию. Татаров: Зачем? Я сказал – князь. Этого довольно. Чернов: По постановлению Центрального комитета мы предлагаем вам сказать его фамилию. Татаров: Ну, хорошо, это граф… Чернов: Граф? Татаров: Это неважно, граф или князь. Да и вообще зачем фамилия? Чернов: Центральный комитет приказывает вам. Татаров: Граф Кутайсов. Чернов: Отец или сын? Татаров: Сын. Чернов: Вы знакомы с сыном Кутайсова? Татаров: Да. Чернов: Где вы с ним познакомились? Татаров: У его отца. Чернов: В Иркутске или Петербурге? Татаров: В Петербурге. Чернов: Вы бывали у Кутайсова в Петербурге? Татаров: Да. Чернов: Что же вы там делали? Татаров: Я знаком с ним еще по Иркутску. В Иркутске мне не раз приходилось просить его за товарищей. Чернов: Да, но зачем вы возобновили знакомство в Петербурге? Татаров молчит. Чернов: Вы бывали в доме Кутайсова и не сообщили об этом Центральному комитету. Знаете, что партия одно время готовила на него покушение? Татаров молчит. Чернов: Что же, сын Кутайсова сочувствует революции, если обещал вам помощь? Татаров молчит. Чернов: Я вам должен сказать, что вы нам солгали, не только скрывая свой адрес. Чарнолусский не давал вам ни копейки денег и не обещал. Фамилию Цитрона вы услышали в первый раз три дня тому назад от Минора и в сношениях с ним поэтому быть не могли. Татаров: Нет, Чарнолусский дал мне 15 тысяч. Чернов: Не спорьте. Доказано, что вы денег от него не получали. Татаров: Это недоразумение. Я получил. Чернов: Один из членов Центрального комитета был у Чарнолусского в Петербурге. Вы денег не получили. После долгого колебания Татаров говорит: – Я вам солгал. Деньги мне дал мой отец. Чернов: Сколько? Татаров: Десять тысяч. Чернов: Разве ваш отец так богат? Татаров: Он занял для меня под вексель. Чернов: Вы можете это доказать? Татаров: Я представлю удостоверение от моего отца. Чернов: Почему вы прямо не сказали, что деньги вам дал отец? Мы бы удовлетворились этим ответом. Татаров: Мой отец не сочувствует революции. Я не хотел здесь упоминать его имя… Но в чем вы меня обвиняете? Чернов: Вы знаете сами. Татаров: Нет. Тютчев: В предательстве. Чернов: Лучше, если вы сознаетесь. Вы избавите нас от необходимости уличить вас. Татаров молчит. Молчание длится минут десять. Его прерывает Бах: – Дегаеву были поставлены условия. Хотите ли вы, чтобы и вам они были поставлены? Татаров не отвечает. Молчание длится еще минут десять. Все время Татаров сидит, положив руки на стол и на руки голову. Наконец он поднимает глаза: – Вы можете меня убить. Я не боюсь смерти. Вы можете меня заставить убить. Но даю честное слово: я не виновен. Допрос продолжался еще несколько дней. Выяснилось еще, что Татаров: 1) узнал от А. В. Якимовой в Минске, что в Нижнем Новгороде летом 1905 г. предполагался съезд членов Боевой организации; 2) знал петербургский адрес Волошенко-Ивановской перед арестом 17 марта; 3) имел свидание с Новомейским и бывшим членом «Народной воли» Фриденсоном перед арестом Новомейского; 4) виделся с Рутенбергом перед арестом его в Петербурге (июнь 1905 г.) – и много других подробностей. Все эти подробности были лишены в наших глазах большого значения. Общий характер допроса был тот же: Татаров был постоянно уличаем во лжи. Мы дважды пытались выяснить роль Татарова помимо заседаний комиссий. Частным образом в гостинице его посетили сначала Чернов, потом я. Когда я вошел к Татарову, он сидел в кресле, закрыв лицо руками. Мы не поздоровались. Он не обернулся ко мне. Я сказал ему, что, зная его давно, не могу верить в его предательство; что я с радостью защищал бы его в комиссии; что характер его показаний лишает меня этой возможности; что я прошу его помочь мне – объяснить в его поведении многое, нам непонятное. Я сказал ему также, что только полная его откровенность может дать этому делу благоприятный исход. Татаров молчал, не отрывая рук от лица. По сотрясению его плеч я видел, что он плачет. Наконец Татаров сказал: – Когда я говорю с вами, я чувствую себя подлецом. Когда я один – совесть моя чиста. Больше я от него ничего не услышал. Чернов имел не больше успеха. Вместо обещанного удостоверения Татаров представил в комиссию клочок бумаги, на котором было написано приблизительно следующее: «Мой милый сын, я дал тебе 10 тысяч рублей. Твой отец Ю. Татаров». Рассмотрев все имевшиеся в ее распоряжении материалы, комиссия единогласно постановила: Ввиду того, что: 1) Татаров солгал товарищам по делу и о деле, 2) имел личное знакомство с гр [афом] Кутайсовым, не использовал его в целях революционных и даже не довел о нем до сведения Центрального комитета, 3) не мог выяснить источника своих значительных средств, 4) устранить Татарова от всех партийных учреждений и комитетов, дело же расследованием продолжать. Гоц одобрил это решение. Все члены комиссии единогласно вынесли уверенность, что Татаров состоял в сношениях с полицией. Характер же и цели этих сношений остались невскрытыми. Поэтому пока не могло быть и речи о лишении Татарова жизни. Однако многие из товарищей остались недовольны нашим постановлением. Они находили, что Татаров уже уличен. Татаров уехал в Россию. Из Берлина он прислал в комиссию несколько писем. В них он пытался объяснить свое поведение: |