Онлайн книга «Пять ложек эликсира»
|
Модест Матвеевич снимает шляпу. – Мир тебе, дорогой товарищ, – произносит он торжественно. – Ты погиб на посту. Эдик бросается вперед и берет профессора за руку. Рука у профессора окоченелая, как палка. – По-моему, он жив, – неуверенно говорит Эдик. – Рука теплая. – Как так – жив? – спрашивает Модест Матвеевич и надевает шляпу. – Значит, спит? Эдик вглядывается в лицо профессора. – Да нет, – говорит он. – Глаза открыты. – Это еще ничего не значит, – уверенно возражает Модест Матвеевич. – Нынче многие по конторам наладились спать с открытыми глазами. Между тем кабинет наполняется любопытными. Ходят, смотрят, недоумевают. Кто-то отмечает толстый слой пыли на столе. Кто-то замечает паутину, растянутую между плечами профессора и стеной. Саша заглядывает в журнал. «Огонек» раскрыт на кроссворде. Рядом лежат разрозненные тома энциклопедии. На них тоже пыль. Все вдруг расступаются. В кабинет стремительно входят Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич. При почтительном молчании присутствующих они приступают к делу: Федор Симеонович ощупывает Выбегаллу, а Кристобаль Хозевич словно бы ощупывает вокруг Выбегаллы воздух. Киврин. Ан-набиоз… Хунта. Похоже… Анабиоз во внешнем поле. Киврин. Д-да, внутреннего поля не ощущается… Т-ты знаешь, Кристо, это пох-хоже на остановку… А какое там у тебя поле? Хунта. Похоже на темпоральное. Но очень мощное. Источник примерно там… Раскинув руки крестом, он медленно поворачивается и замирает. На лице его смущение. – Странно… – говорит он. – В моем отделе… Двести вторая комната… Саша с Эдиком быстро переглядываются. Эдик кивает, и Саша, выбравшись из толпы, выскакивает за дверь. Он со всех ног мчится по коридорам и по лестницам и запыхавшись останавливается перед дверью, на которой обозначен номер 202 и красуется табличка: «Лаборатория Корнеева В. П.». Он дергает ручку. Дверь заперта. Он стучит. Никто не отзывается. Тогда он выгибает грудь колесом, вытягивает носочки и шагает сквозь дверь. В лаборатории Корнеева царит полумрак. Ярко светится большой экран, на котором видны оцепенелый Выбегалло, Киврин, Хунта и прочие. Киврин и Хунта, настороженно выпрямившись, пристально глядят с экрана прямо на Сашу. В отсветах экрана Саша различает Витьку Корнеева. Витька почти не виден. С неимоверной скоростью он двигается в сплошном сплетении проводов, перегонных кубов и прочей аппаратуры. – Витька! – испуганно кричит Саша. Мгновение, и Корнеев оказывается возле экрана. Что-то щелкает. Профессор Выбегалло оживает на экране. Он подносит карандаш ко рту, кусает его и задумчиво говорит: – Прогулочное судно из четырех букв… Лодка! Л… О… Т… И тут он замечает вокруг себя людей, остолбенело глядящих на него. – В чем дело, товарищи? – раздраженно осведомляется он. – Вы же видите – я занят! Модест Матвеевич, я прошу это немедленно прекратить! Витька выключает экран, и сейчас же загорается свет. Вид у Витьки ужасен: он небрит, осунулся, двухнедельная щетина покрывает его щеки. – Засекли все-таки… – бормочет он хрипло. – Что все это значит, Виктор? – спрашивает Саша. – Мне бы еще часов пятнадцать, – бормочет Витька. Он берет большой стеклянный сосуд с прозрачной жидкостью и смотрит его на свет. – Видал? – Ничего не понимаю, – говорит Саша. – Что ты с Выбегаллой сделал? Что ты с собой сделал? – Я живую воду сделал, балда! – хрипит Корнеев. – Смотри! Он ставит сосуд на стол, хватает из ведра со льдом замороженную камбалу и кидает в живую воду. Камбала переворачивается вверх брюхом и вдруг оживает, переворачивается и ложится на дно, шевеля плавниками. – Колоссально! – восклицает Саша, загораясь. – Мне бы еще часиков пятнадцать… ну, десять! – бормочет Корнеев. – Скорость реакции очень маленькая, понимаешь? Мне бы реакцию ускорить! Саша опомнился. – Подожди, – говорит он. – А Выбегалло-то здесь при чем? Что ты с ним сделал? – Да ничего я с ним не сделал, – нетерпеливо говорит Корнеев. – Две недели времени у него отобрал, у тунеядца. Зачем ему время? Все равно же кроссворды дурацкие решает да в преферанс дуется… Да это вздор! Ты мне лучше вот что… ты мне лучше подсчитай вот такую штуку… Он наклоняется над столом и принимается быстро писать. Между тем в кабинете Выбегаллы назревает очередной скандальчик. – Вы мне это прекратите, товарищ профессор Выбегалло! – орет Модест Матвеевич. – Вы мне объясните, почему вы нарушаете трудовое законодательство? – Никогда! – вопит Выбегалло. – Основы трудового законодательства я всосал с молоком матери! А что касается кроссвордов, то это есть гимнастика ума! Великий Эйнштейн, если хотите знать, решал кроссворды! И великий Ломоносов решал кроссворды! И этот… как его… великий этот… – Вы это прекратите! – перебивает Модест Матвеевич. – Работой временной комиссии установлено, что вы четырнадцать суток провели в данном кабинете, следовательно, четырнадцать ночей ночевали здесь, следовательно, четырнадцать раз нарушали трудовое законодательство, а также категорическую инструкцию о непребывании! Выбегалло вытаращивает глаза. – То есть как это – четырнадцать суток? Это какое же нынче число? – К вашему сведению, сегодня девятнадцатое! Выбегалло медленно поднимается. – Так позвольте же! – произносит он. – Это, значить, получку дают! Как же вы можете меня от этого отвлекать? Позвольте, позвольте, товарищи! – Он устремляется было от стола, но паутина не пускает его. – Да позвольте же! – в полный голос вопит Выбегалло, рвет паутину и, распихивая присутствующих, пулей вылетает в коридор. – В таком вот аксепте, – говорит Модест Матвеевич, строго озирая присутствующих. – Трудовое законодательство – это вам не формулы, понимаете, и не кривые. Его соблюдать надо. – Он делает движение, чтобы уйти, но любопытство пересиливает, и он наклоняется над кроссвордом. – Прогулочное судно из четырех букв… Лодка! Л… О… Т… Гм! В лаборатории Корнеева Саша и Витька, упершись друг в друга головами, что-то чертят и пишут. Пол уже забросан исчерканными листками бумаги. Сосуд с камбалой стоит на диване. Камбала чувствует себя хорошо. – Конечно, если в нашем озере всю воду превратить в живую… – бормочет Саша. – Да не в нашей луже, балда, – огрызается Корнеев. – Ну, я понимаю, из озера вытекает ручеек, ручеек впадает в речку… – Да при чем здесь речка, кретин! Всю воду, понимаешь? Всю воду на Земле можно превратить в живую. Всю! |