Онлайн книга «Механизмы радости»
|
Нищие Дублина – кто удосужился разглядеть их, узнать, понять?.. Однако сетчатка воспринимает, а мозг фиксирует, и только ты сам пропускаешь то, о чем кричат органы чувств. Я не думал о нищих. Я то бежал от них, то шел им навстречу, слышал и не слышал, пытался и не пытался осмыслить… Нас осталось совсем немного. В какой-то день мне чудилось: каменный водосточный урод, что под пение ирландских опер принимает душ на мосту О’Коннела, видит все; назавтра за очками мерещились черные дыры. Как-то я поймал себя на том, что стою у магазина возле моста О’Коннела и рассматриваю стопку теплых твидовых кепи. Я в новой шапке не нуждался, запаса в чемодане хватило бы на целую жизнь. Тем не менее я вошел, взял одну, красивую, коричневую, и принялся отрешенно вертеть в руках. – Сэр, – сказал продавец. – Это седьмой размер. У вас скорее семь с половиной. – Мне подойдет. Мне подойдет. – Я сунул кепи в карман. – Позвольте, я дам вам пакетик, сэр. – Нет! – Я густо покраснел и в смущении от того, что собираюсь сделать, вылетел на улицу. Вот и мост за тихо накрапывающим дождем. Осталось только подойти… На середине моста моего певца не оказалось. На его месте стояла пожилая пара. Они играли на огромной шарманке, хрипевшей и кашлявшей, словно кофейная мельница, в которую насыпали битого стекла и камней. То была не музыка, а тоскливое урчание расстроенного механического желудка. Я ждал, пока мелодия, если так это можно назвать, закончится, тиская в потном кулаке новую твидовую шапку. Шарманка сипела, дребезжала и бряцала. «Чтоб тебе сдохнуть», – казалось, говорили хозяева шарманки, белые от натуги, с красными от дождя глазами. «Плати нам! Слушай!.. Только не будет тебе мелодии! Свою выдумай!» – кричали их сжатые губы. Я стоял на том месте, где пел нищий без шапки, и думал: почему они не заплатят пятидесятую часть месячной выручки настройщику? Если б я вращал ручку, я хотел бы слышать мелодию, хотя бы ради себя! Да, если бы ты вращал ручку. Но ты не вращаешь. Очевидно, они ненавидят свой промысел – кто их за это осудит? – и не желают платить за подаяние знакомой мелодией. Как они не похожи на моего простоволосого друга! Друга? Я сморгнул от удивления, потом шагнул вперед: – Извините. Тут был человек с концертино… Старуха перестала вращать ручку и уставилась на меня: – А? – Человек, который стоял без шапки. – А, этот! – буркнула женщина. – Его здесь сегодня нет? – Вы его видите? – взвизгнула она. Ручка адской машины снова завертелась. Я бросил в кружку пенни. Старуха взглянула так, будто я туда плюнул. Я положил еще пенни. Она отпустила ручку. – Вы знаете, где он? – спросил я. – Заболел. Слег. Мы слышали, как он кашлял, когда уходил. – Вы знаете, где он живет? – Нет! – А как его имя? – Да кто ж знает! Я тупо глядел на новую шапку и думал о певце: каково ему где-то в городе, одному? Пожилая пара настороженно смотрела на меня. Я положил в кружку последний шиллинг. – Он поправится, – сказал я не им, а кому-то еще, кажется себе. Женщина налегла на ручку. В недрах шарманки случился обвал битого стекла и железа. – Мелодия, – спросил я. – Что это за мелодия? – Глухой, что ли! – взорвалась старуха. – Это национальный гимн! Может, хоть шапку снимете? Я показал ей новую шапку. Она посмотрела на мою голову: – Да не эту! Вашу! – Ой! – Я, покраснев, сорвал с головы кепи. Теперь у меня было по шапке в каждой руке. Женщина крутила ручку. «Музыка» играла. Дождь заливал мне лоб, глаза, рот. На дальнем конце моста я остановился, чтобы принять трудное решение: какую из шапок взгромоздить на мокрую голову? В следующие несколько недель я часто проходил по мосту, но там либо стояла старая пара с шарманкой, либо вообще никого не было. В предотъездный день жена стала упаковывать новую шапку вместе с моими. – Спасибо, не надо, – сказал я. – Пусть полежит на каминной полке. Вечером управляющий гостиницей зашел к нам в номер с бутылкой. Говорили долго и хорошо, засиделись допоздна. Пламя веселым оранжевым львом играло в камине, бренди – в бокалах. На мгновение все замолчали, вероятно почувствовав, как тишина мягкими белыми хлопьями падает за окном. Управляющий, держа бокал, смотрел на бесконечное кружево, потом перевел взгляд вниз, на серые ночные плиты, и вполголоса произнес: – «Нас осталось совсем немного». Я взглянул на жену, она – на меня. Управляющий заметил: – Так вы знаете его? Он вам тоже говорил? – Да. Но что это значит? Управляющий глядел на темные фигуры и прихлебывал бренди. – Раньше я думал, что он участвовал в заварушке и что членов ИРА [5] осталось совсем немного. Но нет. А может, он хочет сказать, что мир богатеет и нищих становится все меньше. Или пропадают люди, которые умели смотреть и откликаться на просьбу. Все заняты, мельтешат, всем некогда вникать. Но я думаю, все это чепуха и накипь, слюни и сантименты. Он отвернулся от окна: – Так вы знаете «Нас осталось совсем немного»? Мы с женой кивнули. – И женщину с ребенком? – Да, – сказал я. – И ту, у которой рак? – Да, – сказала жена. – И человека, которому нужен билет до Корка? – Белфаста, – сказал я. – Голуэя, – сказала жена. Управляющий грустно улыбнулся и вновь поглядел в окно. – А пару с шарманкой, которая не играет мелодию? – Раньше-то хоть играла? – спросил я. – В моем детстве – уже нет. Лицо управляющего омрачилось. – Знаете нищего с моста О’Коннела? – Которого? – спросил я. Однако я знал которого, потому что смотрел на каминную полку, где лежала шапка. – Видели сегодняшнюю газету? – спросил управляющий. |