Книга Музыка лунного света, страница 63 – Нина Георге

— Я тебя люблю. Выходи за меня снова.

Когда они подходили к столу, Жанреми поднялся с бокалом игристого вина в руке:

— За Марианну! Она умеет играть на аккордеоне, принимать роды на кухонном столе и спасать пересоленные супы.

— И исцелять дураков от глупости! — воскликнула Женевьев, и все засмеялись.

— А нормальных сводить с ума! — добавила Паскаль. — Или наоборот? — спросила она у мужа.

Следом за Жанреми встали с мест все остальные, Эмиль — опираясь на Паскаль, и все подняли бокалы и bols ^[158].

— За Марианну! — произнесли присутствующие хором.

Марианна не знала, куда деваться от стыда. Просто невыносимо, что все ее любят, что все ею восхищаются. Марианна готова была сквозь землю провалиться.

«Я обманщица. Я даже не тень той, за кого меня принимают. Я всем солгала. Я просто авантюристка».

Как будто истратив все свое мужество прошлой ночью, она не решалась смотреть друзьям в глаза.

«Я только притворялась перед вами, что я какая-то особенная. Все это обман. Все, от начала до конца».

Но рядом с ней был Лотар, который все это знал и все-таки поехал следом за нею, эдаким ничтожеством. Он знал Марианну и, несмотря ни на что, ее любил.

Он любил ее. Неужели об этом можно было просто забыть?

— Почему вы не садитесь? — спросила Женевьев.

Марианна проглотила комок в горле.

«Я тебя люблю. Выходи за меня снова».

— Я возвращаюсь в Германию со своим мужем, — тихо произнесла она.

Паскаль от ужаса опрокинула бокал.

— Пожалуйста, сядьте, немедленно, — прошептал Жанреми. — Быстро.

Теперь все смотрели на нее недоверчиво, разочарованно и недоумевающее.

— Мне не подобает это место, — сказала Марианна уже немного громче. — Извините.

Он повернулась и убежала.

Когда Марианна собирала чемодан, дверь широко распахнулась и вошла Грета.

— Вы что, с ума сошли? Что все это значит?

Марианна сжала губы и только молча укладывала вещи, слой за слоем.

— Эй! Да проснитесь же! Марианна, если вы — это правда вы, если вы меня слышите, подайте знак!

Марианна замерла.

— Иначе и быть не может! — закричала она на соседку охрипшим от слез голосом. — Я такая, какая я есть! И не больше! Я не… не музыкантша. Не секс-бомба для… Янна.

Произносить его имя было больно.

— А еще я не целительница и не морская колдунья и не излечиваю безумцев! Я и понятия не имею о жизни! Я ничтожество! Слышите? Все они видят во мне какую-то иллюзию.

Она упала на кровать и заплакала.

— Вот те на! — вырвалось у Греты.

— Но ведь правда же, — прошептала Марианна, кое-как подавив безутешные рыдания. — Я не могу жить здесь так, как все. Я не создана для такой жизни. И как бы я ни старалась, я не смогу стать такой, какой бы мне хотелось. Я не смогу быть свободной, не смогу сама делать выбор, не смогу избавиться от страха смерти, просто не смогу. Ну и что мне тогда здесь делать? Жить в мансарде, превратиться в немецкую ведьму? Я боюсь этой жизни! Здесь я вынуждена быть чем-то большим, чем есть на самом деле! Я не могу создать себя заново! А вы бы смогли?

Грета пожала плечами. Если бы смогла, то вряд ли стала бы двадцать восемь лет терпеть изменника-парикмахера, хранящего верность своей жене.

— Вы можете делать все, что пожелаете, — начала было она.

— Я хочу домой, — прошептала Марианна.

Такси ждало с включенным мотором. Марианна по очереди попрощалась с обступившими ее бретонцами за руку. С Полем. С Розенн. С Симоном. С Паскаль. С Эмилем. С Аленом. С Жанреми. И с мадам Женевьев.

— Мы никогда не меняемся, — сказала мадам Женевьев на прощанье. — Это ваши собственные слова, Марианн. Это вы говорили, что мы только забываем себя. Не забывайте себя, мадам Ланс! — Она протянула ей конверт с жалованьем.

Марианна обернулась к Жанреми и обняла его, а потом прошептала ему на ухо:

— Лорин любит тебя, глупый ты triñschin. А я точно знаю, что хранится в холодильнике.

Жанреми долго не выпускал ее из объятий.

— Я не мог. И ты тоже не смогла. Мы оба глупые… triñschins.

Эмиль, не глядя на нее, погрузил в такси аккордеон. Марианна кивнула ему и села в машину.

Она не оглядывалась. С каждой минутой ей становилось все труднее и труднее дышать.

Когда у перекрестка с поворотом на Конкарно, где Марианна уже однажды ловила машину, они свернули направо, к Понт-Авену, Лотар нарушил молчание:

— Я и представить себе не мог, что ты уедешь со мной.

— Это было мое решение.

— Это потому, что ты меня любишь?

— А разве тебе когда-нибудь это было важно?

— Думаю, недостаточно. Иначе бы ты не ушла.

Она молчала, пока они не доехали до Понт-Авена, и там Марианна постучалась в дверь квартиры Колетт над галереей. Когда Колетт поняла, зачем Марианна пришла к ней, ее лицо оледенело.

— Значит, как только стало трудно, вы все бросили и бежали.

— Мне очень жаль…

— Нет, вам не жаль. Во всяком случае, мало жаль. Вам явно не жаль себя. До сих пор не жаль!

И Колетт с грохотом захлопнула дверь у Марианны перед носом.

Марианна изумленно уставилась на деревянные доски двери. Как это понять?

Вдруг Колетт опять распахнула дверь.

— У Янна первого сентября открывается выставка в Париже. В галерее «Роан», в моем старом магазине. Мы задумывали ее как сюрприз. Для вас. Ведь он выставляет вас. Это его первые крупноформатные работы за тридцать лет. — Дверной замок снова защелкнулся.

Когда Марианна стала спускаться по ступенькам, галеристка прокричала ей вслед:

— Вы для меня умерли, Марианна!

Для Марианны это стало очередным доказательством того, что она не нашла здесь своего места, это ей только померещилось.

— Что она сказала? — спросил Лотар.

— Пожелала нам счастливого пути, — ответила Марианна.

Когда они остановились у мастерской Янна, Лотар схватил ее за руку.

— Может быть, не стоит?

— Это вопрос приличий, — возразила Марианна, отнимая у него руку.

Странные какие приличия — сказать мужчине: «Я тебя люблю. Но я не та, какой ты меня видел. И я хочу домой». Внезапно Марианну охватила безумная надежда, что Янн изо всех сил станет ее удерживать.