
Онлайн книга «Вот я»
— А это не котел ли называет чайник афроамериканцем? [11] — Котел? — Ну, я шучу. Просто интересное слово. Я не сужу. Ты знаешь, что тебя назвали в честь брата твоего прадеда, погибшего в Биркенау. У евреев всё всегда приобретает какое-то значение. — Какое-то страдание, ты хочешь сказать. — А гои выбирают красивые имена. Или берут и выдумывают их. — Билли назвали в честь Билли Холлидей. — Значит, это исключение, подтверждающее правило. — А тебя в честь кого назвали? — спросил Сэм; его интерес — небольшая уступка голосу совести за погрустневший и потускневший голос отца. — В честь дальнего родственника по имени Яков. Считается, что он был удивительным, легендарным человеком. Предание гласит, что он голой рукой раздавил череп казаку. — Круто. — Я, конечно, не такой силач. — Мы даже не знаем никаких казаков. — В лучшем случае я обычный. У кого-то из них заурчало в животе, но ни один не понял, у кого. — Ладно, вывод. По-моему, это чудесно, что у тебя есть девушка. — Она мне не девушка. — Опять разница в терминологии. По-моему, чудесно, что ты влюблен. — Я не влюблен. Я ее люблю. — Ну, что бы там ни было, все железно останется между нами. Можешь мне доверять. — Я уже говорил об этом с мамой. — Правда? Когда? — Не знаю. Пару недель назад. — Так это несвежая новость? — Все относительно. Джейкоб задержал взгляд на экране. Не это ли притягивало Сэма туда? Не возможность быть где-то еще, а возможность не быть нигде? — И что ты ей сказал? — спросил Джейкоб. — Кому? — Своей матери? — В смысле, маме? — Ей. — Не знаю. — Не знаешь — в смысле, не в настроении говорить об этом сейчас со мной? — В этом смысле, ага. — Это странно, поскольку она уверена, что ты и написал все те слова. — Я не писал. — Ладно. Я становлюсь назойливым. Я пойду. — Я не сказал, что ты назойливый. Джейкоб двинулся к выходу, но, не дойдя до двери, остановился: — Хочешь анекдот? — Нет. — Сальный. — Тогда точно нет. — Какая разница между "субару" и эрекцией? — "Нет" значит "нет". — Ну серьезно, какая разница? — Серьезно, мне не интересно. Джейкоб наклонился к нему и прошептал: — У меня нет "субару". Против воли Сэм громко рассмеялся, всхрапывая и брызгая слюной. Джейкоб рассмеялся, но не собственному анекдоту, но смеху сына. Они смеялись вдвоем, взахлеб, истерически. Сэм попытался безуспешно взять себя в руки и выговорил: — Смех-то в том… самый-то смех… что… "субару" у тебя есть. И они еще хохотали, Джейкоб — до храпа, до слез, с мыслями о том, какой это кошмар — быть в возрасте Сэма, какая боль и какая несправедливость. — И то правда, — признал Джейкоб, — "субару" у меня еще как есть. Надо было сказать "тойота". О чем я думал? — О чем ты думал? О чем он думал? Они просмеялись. Джейкоб еще на раз подвернул рукава — туговато, но ему хотелось, чтобы они удержались выше локтя. — Мама думает, тебе лучше извиниться. — А ты? Он сомкнул пальцы в кармане вокруг пустоты, вокруг ножа, и сказал: — И я. Единственный и насквозь фальшивый. — Тогда ладно, — сказал Сэм. — Это не так ужасно. — Нет, ужасно. — Да, — согласился Джейкоб, целуя Сэма в макушку — последнее допустимое для поцелуев место. — Должно быть, довольно мерзко. На пороге Джейкоб обернулся: — Как дела в "Иной жизни"? — Ну… — Над чем работаешь? — Строю новую синагогу. — Правда? — Ага. — Можно спросить, зачем? — Потому что я разрушил старую. — Разрушил? Типа, снес? — Типа того. — И теперь, значит, строишь себе новую? — Старую тоже я построил. — Маме бы понравилось, — сказал Джейкоб, осознавая, насколько красиво и удивительно то, чем Сэм никогда не делился. — И у нее, наверное, возникла бы тысяча идей. — Пожалуйста, не говори ей. От этих слов Джейкоб ощутил прилив удовольствия, которого не желал. Кивнув, он сказал: — Конечно. — Затем, качнув головой, добавил: — Я бы и не стал. — Ладно, — сказал Сэм. — Что-нибудь еще? — Ну, а старую синагогу? Ее ты зачем строил? — Чтобы взорвать. — Взорвать? Знаешь, если бы я был другим отцом, а ты другим ребенком, я бы, наверное, почувствовал, что обязан донести на тебя в ФБР. — Но если бы ты был другим отцом, а я другим ребенком, мне, пожалуй, не пришлось бы взрывать виртуальные синагоги. — Touché [12], — признал Джейкоб. — Но может ли быть, что ты строил ее не для того, чтобы разрушить? Или, по крайней мере, не только для этого? — Нет, не может. — Ну, например, ты пытался сделать все как надо, и когда не вышло, тебе пришлось все сломать? — Никто мне не верит. — Я верю. Я верю, что ты хочешь, чтобы все было как нужно. — Нет, ты не понял, — сказал Сэм, потому что не было способа заставить отца хоть что-то понять. Но отец понял. Сэм строил синагогу не затем, чтобы взорвать. Он был не из тех создателей тибетских песочных мандал, о которых ему пришлось слушать как-то в машине, — пятеро парней в молчании тысячи часов работают над аппликацией, чье назначение — не иметь никакого назначения. ("И я думал, что нацисты — это противоположность евреев", — сказал тогда его отец, выдергивая наушники из автомобильной магнитолы.) Нет, он строил ее с надеждой, что наконец появится место, где он будет чувствовать себя уютно. И дело не в том, что он мог выстроить ее в соответствии со своими эзотерическими воззрениями: он мог находиться там, не находясь там. В чем-то сродни мастурбации. Но как и в мастурбации, тут, если не выйдет точно как надо, уж будет полностью и безвозвратно мимо. Иногда, в худшие из возможных моментов, его опьяненное подсознание вдруг закладывало вираж и в свете его ментальных фар оказывался рав Зингер, или Сил (певец), или мать. И тут уже ничего нельзя было переиграть. Так же и с синагогой: малейшее несовершенство — ничтожное отклонение от симметрии в ротонде, слишком высокие для малорослых детишек ступени, перевернутая звезда Давида — и все насмарку. И ничто не делалось спонтанно. Сэм все продумывал. А разве не мог он просто поправить то, что получилось не так? Нет. Потому что он бы всегда помнил, где было плохо: "Вот эта звезда висела вверх ногами". Другой человек воспринял бы исправление как улучшение изначального варианта. Сэм не был "другим человеком". Как и Саманта. |