Книга Ничего личного, кроме боли, страница 36 – Галина Владимировна Романова

Она попросила сделать копию личной карточки Бородина.

— Какого он роста? — Она продолжала расспрашивать Инну Константиновну, пока начальница разбиралась с ксероксом.

— Да мелочь пузатая, — презрительно скривилась Инна. — Маленький, дохлый. Со спины и не поймешь, пацан или девка. А стоит надеть балахонистую рубашку — стопроцентная девка, не отличишь. — Она помолчала. — Из-за этого мозгляка Фомич на тот свет ушел. Какой мужик был! Какой мужик! А позора не вынес. Их тогда в полицию без конца дергали. Без конца!

Маша пробыла в отделе кадров еще десять минут. Записала адресные данные Степанова, Фомина и Бородина. Где-то же он жил до того, как удрал отсюда. От чая с вафельным тортиком, которым ее вдруг принялась угощать начальница, отказалась.

Ее время тикало. Время, отпущенное ей Кошкиным.

Она взяла такси и съездила к вдове Фомина. Ничего нового: вдова плакала и обвиняла Бородина со Степановым, которые подставили мужа. Еще работодателей, которые не смогли разобраться. Плюс сотрудников полиции, покрывших позором честного человека.

— Не выдержал, заболел. Сгорел быстро, — закончила она, вытирая мокрое от слез лицо платком. — Не могу вам ничего сказать. Да и не хочу. Что уж теперь-то.

Степанова дома не оказалось.

— На работе он, — ответил через дверь старший сын. — В паре кварталов отсюда хлебный магазин, он там грузчиком.

Маша отпустила такси и пошла пешком. Хлебный учуяла метров за сто. Представила себе пышную горячую буханку, обсыпанную травами и тмином, сглотнула слюну. Ничего, десять минут у нее найдется. Завернула в кафетерий. Уселась за дальним столиком, заказала двойной эспрессо и ванильный кекс. Кекс оказался размером с буханку — так, во всяком случае, ей показалось.

Степанов изменился. Исчезли толстые щеки, которые были на фотографии в личном деле, взгляд стал жестче. Из подсобки ей навстречу вышел среднего роста мускулистый мужчина. Загорелый, в майке, улыбающийся.

— Ой, что за красавица! — выпалил Сергей Степанов, пожимая протянутую руку. Прозвучало достаточно мило и без развязности. — Сейчас в полиции такие девушки красивые служат? Надо же!

Кто-то уже успел предупредить. Или жена покойного Фомина, или сын, с которым Маша беседовала через дверь.

— Не ломайте голову, Мария, — хохотнул Степанов, догадавшись, о чем она думает. — Инна Константиновна позвонила. Душа человек! Так что хотели-то, товарищ лейтенант? История уже мхом начала покрываться.

Да не совсем, гражданин Степанов. Не покрылась она мхом и быльем не поросла, если всплыли документы — ее личные документы — в скверном деле.

Она начала задавать вопросы, он послушно отвечал. И снова ничего нового. Все это она уже слышала.

— Я ведь не принимал участия в этом, поймите! — Степанов прижал руки к загорелой груди. — Что я могу знать!

— Хотя бы фамилии пострадавших назовите, — попросила Маша. В полицию она с таким вопросом сунуться точно не могла. — Их-то вы помните?

Степанов с шумом втянул воздух. Подумал пару минут. Сокрушенно качнул головой.

— Знаете, не могу вот так с ходу припомнить. Один точно был Ивановым. Запомнил, фамилия редкая. — Он подмигнул, приглашая вместе посмеяться над шуткой. — Еще двое или трое были, кажется. Вот убейте не помню. Говорю же, не причастен был и паспорта в руках не держал. Опять же в банк за кредитами с копиями их документов не совался. Да Клим вроде и не получил ни разу денег. Только наследил, идиот.

— Значит, это был Бородин?

— Совершенно точно. Точнее не бывает! — зло выпалил Степанов. — Мне-то что? Я не жалею, что из охраны ушел. Здесь и мышцу себе накачал, и зарплата выше. А Иван Сергеича жалко. Ох, как он переживал! Заболел из-за этой гадины пришлой.

— Почему пришлой?

— Так он откуда-то с северов к нам явился.

Степанов назвал город, в котором, надо же, какое совпадение, у нее после смерти родителей обнаружилась недвижимость. Огромный дом, судя по документам, и земля, на которой запросто можно разместить детский лагерь. Она ни разу там не была, даже не знала, цело ли там что. Может, дом уже растащили по кирпичику и землю забрали под тот же лагерь. Ее, если честно, это не очень волновало.

Сейчас ее волновало другое.

— Приехал, гад, чтобы хорошего человека сгубить! Уж простите, товарищ лейтенант, но странный был этот Клим. Молчит все время, сам в себе. Все свободное время на дежурстве только с ноутбуком сидел. Аферист.

Он еще что-то говорил вроде и о Климе Бородине, но как-то не по существу. Скорее, не о нем самом, а о своем к нему отношении.

— Это все домыслы, не факты, Сергей.

Маша со вздохом захлопнула блокнот, в котором за время разговора появилось всего два слова. Первое — фамилия одного из пострадавших, Иванов. Второе — название города, из которого сюда перебрался Клим Бородин.

— Что, прямо вот ни одной фамилии не помните? — с угасающей надеждой спросила напоследок. — Новикова не было? Фамилия Новиков не значилась в протоколах полиции?

— Не знаю. Не помню. — Степанов вяло улыбнулся, обхватил ладонями затылок, посмотрел на облака. — Иванова помню точно. Потом баба какая-то была, с чудной такой фамилией. Какой-то армянин еще вроде. Лет-то сколько прошло! Четыре года как все завертелось. Потом еще чуть ли не год нас дергали. От меня почти сразу отстали, а Фомичу досталось.

— Ивлиев? — вырвалось у нее как-то само собой.

— Что? — Степанов вздрогнул, уронил руки, растерянно заморгал.

— Среди пострадавших не было Ивлиева? Станислав Георгиевич Ивлиев — так его звали.

У нее так отчаянно заколотилось сердце, что ей казалось: Степанов слышит его.

— Стас Ивлиев, — эхом повторил он и вдруг шлепнул себя ладонью по лбу: — А знаете, был какой-то Стас! Точно был. И фамилия у него была на «И». Точнее не помню, простите. Но точно помню, что однажды выходил после допроса и столкнулся с пострадавшим — молодой малый, симпатичный, пижонистый такой. Вроде бизнесмен. Из-за него тогда весь сыр-бор и разгорелся. Он полицию жалобами забросал, все требовал расправы над злоумышленником. Вот, он входил в кабинет, и его полицейский назвал Станиславом.

— Точно?

— Абсолютно. Фамилию тоже называл — на «И». Но повторить не повторю, простите.

Она ведь пошла в полицию. Не была уверена, что ее выпустят, могли отправить по месту запроса в наручниках, но все равно пошла. Долго и нудно объясняла пожилому капитану, которому явно жали погоны, что ей нужно. Тот вздыхал, смотрел за окно на разгорающийся летний полдень. Помочь не спешил. Потом вдруг завел разговор о рыбалке в выходной. Выразительно поскреб пальцами гортань.

— Я сейчас, — подскочила она.

Вернулась через двадцать минут с бутылкой коньяка. Дорогой, в подарочной тубе. Поставила перед капитаном.