Книга Сущность зла, страница 63 – Лука Д'Андреа

Никакого цвета, кроме одного. Уж я-то знал какого.

Пять букв: «белый».

Белый цвет будет преследовать мою дочь до конца ее дней. Слепота — белая. Она превращает мир в необъятную палитру извести и льда.

Завидев Вернера, который искал нас взглядом, и поднимая руку, чтобы привлечь его внимание, я вдруг понял, что всему виной белизна.

Бестия.

Мысль безумная, я сам это осознавал. Но вместо того чтобы бежать от безумия, я бросился в него очертя голову. Безумие лучше того кошмара, который меня окружал.

И я уверовал в безумие.

Если я найду убийцу с Блеттербаха, Бестия будет повержена. И Клара не ослепнет.

1

Я покинул больницу на рассвете. Пытался уговорить Аннелизе поехать со мной. Говорил, что ей нужно отдохнуть, поесть как следует. Прийти в себя насколько возможно. Жена выглядела так, будто с ней вот-вот случится нервный срыв. Комкала в руках носовой платок, терзала его, обуреваемая горькими мыслями. За несколько часов она постарела на десять лет. Она ответила, что, пока дочка здесь, она не сдвинется с места. Я коснулся губами ее лба. Она на меня даже не взглянула. Мне хотелось высказать, как я ее люблю.

Но я промолчал.

Оставил ее с Вернером и вернулся в Зибенхох один. Сердце сжалось, едва я переступил порог. Темный, призрачный дом. Не хватало голоса Клары, чтобы озарить его. Я стоял и плакал, а ветер ерошил мне волосы. Даже не было сил закрыть входную дверь. Так и стоял, застыв на месте. Когда рассвет превратился в утро и руки у меня окоченели от холода, я собрался с силами и шагнул навстречу тишине.

Я наполнил желудок парой яиц и сварил себе щедрую порцию кофе: внутренности скрутил спазм, но я, по крайней мере, стряхнул с себя оцепенение. Выкурил две сигареты подряд, глядя, как ветер сгибает верхушки деревьев. Почти машинально включил компьютер и занес в файл все, что обнаружил относительно Манфреда и Грюнвальда. Два экспертных заключения. Jaekelopterus. Все, что было. Через какое-то время поймал себя на том, что колочу по клавиатуре так, будто собираюсь разбить ее вдребезги. Застучал с удвоенной энергией. К концу у меня слезились глаза.

Бойня на Блеттербахе отравляла мне душу. Но я не мог перестать о ней думать. Позвонил Вернеру.

Нет, никаких новостей. Да, с Аннелизе все в порядке.

— Ты уверен?

— А ты что думаешь, Джереми?

— Что у тебя руки чешутся набить мне морду.

— В эту минуту нет, парень. В эту минуту я хочу одного: пусть врачи мне скажут, что Клара поправится.

— Она поправится.

Я был в этом уверен.

Клара поправится, потому что я одолею Бестию.

2

Ветер принес в Альто-Адидже широкий облачный фронт с Балкан. Ожидаются осадки в виде снега, каркал прогноз погоды. Снова белизна, подумал я и выключил радио. Припарковался сразу за кладбищем Зибенхоха.

Посидел в баре, выпил кофе и съел рогалик. Потом, стараясь никому не попадаться на глаза, отправился к жилищу Бригитты. Шел, низко наклонив голову, как и немногие прохожие, попадавшиеся мне на улице.

Ледяной ветер принес с собой запах снега. Я выругался, почувствовав, как во мне крепнет решимость. Все, что угодно, ради спасения Клары.

Я застыл на месте.

Черный «мерседес» последней модели был припаркован у входа. Гигантский сверкающий таракан с тонированными стеклами. Казалось, машина как машина, вполне безобидная, каких много. Но ничего подобного. Я узнал этот автомобиль. Со времени моего приезда в Зибенхох видел его много раз. Автомобиль Манфреда Каголя.

Я спрятался под аркадой.

Я ждал, а между тем первые снежинки уже начинали сыпаться с жемчужно-серого неба.

Он появился.

В верблюжьем пальто с поднятым воротником, в шляпе с широкими полями, скрывавшей пол-лица. Но это был он, я сразу же его узнал. Заметил, как он, выходя, закрыл дверь на два оборота. У него был ключ от дома, он вел себя как хозяин. Меня это удивило? Ничуть.

Я прижал к груди пластиковый пакет, который принес с собой. Если и были у меня какие-то сомнения по поводу того, что я собираюсь сделать, то, увидев, как Манфред выходит из этой берлоги, я их окончательно от себя отогнал.

«Мерседес» развернулся. Белое облачко вырвалось из выхлопной трубы, и машина бесшумно тронулась с места.

Я досчитал до шестидесяти. Минуты более чем довольно. Широкими шагами подошел к дому Бригитты и позвонил в колокольчик. Раз, второй и третий.

Четвертого не понадобилось.

3

Улыбка у меня вышла фальшивой, как монета в три евро, зато изумление на лице Бригитты было неподдельным.

— Привет, Бригитта.

На ней был халат в бело-розовую клетку. Она стянула воротник на груди, возможно, из-за холода.

Заложила за уши пряди волос.

Заговорила.

— Сэлинджер, — произнесла она хриплым голосом, — ты что тут делаешь?

— Пришел немного поболтать.

Я не стал дожидаться приглашения. Вошел, и все тут. После минутного колебания Бригитта закрыла дверь.

Внутри все так же воняло, но Бригитта сделала над собой усилие и немного прибралась. Бутылки с тумбочек исчезли, кое-где была вытерта пыль. На столике перед диваном уже не громоздились сплющенные банки и бутылки из-под форста. Старые газеты, прежде раскиданные повсюду, сложены в углу. Я заметил, что одеяла, которыми я спасал ее от переохлаждения, были аккуратно сложены, а сверху, словно трофей, лежал альбом в кожаной обложке.

Я помахал пластиковым пакетом, протянул ей:

— Вот, принес тебе завтрак.

— Ты что, завтракаешь «Четырьмя розами»? ^[52]

— Я — нет, — ответил я.

На кухне я нашел бокал. Сполоснул под краном, кое-как вытер. Вернулся в гостиную.

Бригитта сидела на диване, накинув одеяло на плечи. Ноги голые. И безволосые, как я не преминул заметить. Она прибралась в доме и сделала депиляцию.

Манфред.

Я налил бурбона в бокал и протянул ей:

— Твое здоровье.

Бригитта отвернулась. Я приблизился. Сунул бокал ей в руку. С силой прижал пальцы. Бригитта взвыла.

— Чего ты хочешь, Сэлинджер?

— Поговорить.

Бригитта рассмеялась:

— О чем?

— О том, как умерла Эви. — Я сделал паузу. — И Гюнтер.

— Не упоминай его имени, Сэлинджер. Я недостаточно пьяна, чтобы это стерпеть.