Книга Сущность зла, страница 64 – Лука Д'Андреа

— К тебе приходили гости, правда?

Бригитта не ответила. Сжала в пальцах бокал.

— Не твое дело.

— Ты права. Но у меня есть это.

Я достал экспертное заключение. Не протянул ей. Держал между указательным и средним пальцем, как козырную карту.

— Что это?

— Доказательство, которое Гюнтер так и не предъявил тебе.

— Где ты это нашел?

— Вопрос неверно поставлен.

— А как его верно поставить, Сэлинджер?

— Хочешь выпить?

— Нет.

— У меня был дружок, — стал рассказывать я, — по имени Билл: он работал как роуди для группы «Кисс». Он придумал собственный рецепт для завтрака. Три части молока, одна часть «Четырех роз», сырое яйцо и порошок какао. Добавить две ложки сахара и хорошенько перемешать. И солнышко засияет снова. Разве тебе не хочется солнышка, Бригитта?

— Сукин сын. Говори, что у тебя за листочки.

Я прочел это в ее глазах. Бригитта умирала от желания выпить. Она была алкоголичкой. Запойной пьяницей. Алкоголики не могут устоять перед рюмочкой. И мне не нужно было, чтобы она устояла. Я вел себя как последняя сволочь. И совесть меня не мучила.

— Мотив для убийства Эви.

Бригитта задрожала.

— Где ты это нашел?

— Это нашел Гюнтер, — ответил я. — Мне бы никогда не докопаться до этого, если бы не он.

У Бригитты задрожал подбородок. Она расплакалась. Только теперь я заметил, что она накрашена. Тушь потекла обильными темными ручьями. Я находил ее жалкой. Более того, я ее ненавидел. Пьяная шлюха, которая наврала мне с три короба, больше ничего.

В своей ненависти я нашел способ подколоть ее:

— Хочешь, поговорим об Эви?

— Убирайся.

— Я не сыщик, Бригитта. Не умею проводить допросы. Лампа в глаза и все прочее, что показывают в кино. Я не такой. Я научился слушать людей. Я у них брал интервью, долго с ними беседовал. И заставлял их выкладывать то, что они и не думали поверять постороннему. Работа у меня была такая.

Бригитта осклабилась:

— Совать нос в дела, которые тебя не касаются?

— Слушать людей. Наблюдать за ними. Понимать, когда они говорят правду. А ты мне солгала. Пей. Это поможет тебе облегчить совесть. Знаю: ты умираешь от желания выпить.

Бригитта швырнула в меня бокал. Я отпрянул в последнюю секунду, но тут она набросилась на меня. От нее разило спиртным и потом. Но сил было мало. Годы злоупотреблений подорвали организм. Я быстро овладел ситуацией. Схватил ее, усадил на диван. Я выпустил ее руки. Бригитта скорчилась в позе зародыша, закуталась в одеяло. Кинула взгляд, полный ненависти.

— Давай бутылку, кусок дерьма. Уж попользуюсь, раз такое дело.

Да простит мне Бог, но, протягивая ей «Четыре розы», я улыбался.

4

Двух глотков оказалось достаточно, чтобы успокоить ее. После четырех всякая боль прошла, веки отяжелели, челюсть отвисла. Я вырвал бутылку у нее из рук.

— Отдай.

— Ты ненавидела Эви, правда?

— Отдай бутылку.

Я вернул ей выпивку, но следил, чтобы она не переусердствовала. Она не нужна мне пьяная в стельку. Я позволил ей сделать глоток, потом снова забрал бутылку.

— Как ты это понял?

— В этом твоем альбоме — не достижения Эви. А пропащая жизнь Бригитты.

— Ты настоящий джентльмен, Сэлинджер, — проговорила она с сарказмом.

— А ты путаешься с братом погибшего жениха.

Бригитта пристально на меня взглянула:

— Ни хрена ты не понял, Сэлинджер.

— Тогда просвети меня.

— Давай сюда бутылку.

Я дал. Закурил «Мальборо».

— Я не всегда ее ненавидела, — начала Бригитта, не сводя глаз с прозрачной жидкости. — Она была моей лучшей подругой. Нам было хорошо вместе. Мы дополняли друг друга. Она — день, я — ночь. Мы придумали великий план.

Бурбон потек у нее по подбородку. Небрежным жестом она смахнула капли.

— В тот год, когда она оканчивала школу, мы только и делали, что говорили об этом. Наш, только наш секрет: это было здорово. Мы были готовы броситься навстречу приключениям, мы себя чувствовали особенными. Сообщницами. Мы копили деньги. Все было готово. Мы хотели уехать. Убраться отсюда. Вместе, вдвоем.

— А Маркус?

— Он бы приехал к нам в свой восемнадцатый день рождения.

— Куда вы собирались уехать?

— В Милан. Столица моды, в газетах об этом только и писали. Я бы пошла в модельный бизнес, а Эви училась бы на геолога.

— Эви оставила бы мать одну?

— Ее мать была спившейся шлюхой, Сэлинджер. Выбора не было. И потом, Эви говорила, что, окончив институт, пойдет работать и поместит ее в клинику. Милая Эви, она всегда находила выход из положения, — заключила она с горечью.

— Она в самом деле в это верила или просто оправдывала себя?

— В самом деле верила. Она грезила с открытыми глазами, но никогда не лгала. Но знаешь, от этого было еще хуже. Я потом поняла. А тогда мы были воодушевлены, счастливы. Потом она встретила Курта и влюбилась.

— А ты оказалась не у дел.

— У тебя хорошая память, Сэлинджер, — подмигнула Бригитта, наливая себе еще бурбона.

— Такая работа.

— Когда она уехала, я возненавидела ее. Всеми силами души. Меня бросили, понимаешь? Она сказала, будет мне писать, будет звонить каждый день. И вначале, в первый год по крайней мере, так оно и было. А потом… это не могло долго длиться. У нее был Курт, была новая жизнь в Инсбруке, а я…

— А ты?

— Я сорвалась с тормозов. Стала шлюшкой Бригиттой. На всякие толки плевать хотела. Пила вволю, трахалась со всеми, у кого стояло. Была обижена, зла на весь мир. Работу в Альдино потеряла, но нашла другую, более денежную. Ночной клуб в Больцано. Вертела задом на сцене, терла сиськами по рожам этих маньяков и напивалась в стельку. Мне причиталось десять процентов от стоимости заказанного, а чаевые мы, девушки, клали в общий котел и в конце недели делили. — Она помолчала. — Еще причиталось за дополнительные услуги, но это уже лично мне.

— Дополнительные услуги?

— Я занималась проституцией. С восемьдесят четвертого подсела на кокаин. Волшебный порошок прогонял дурные воспоминания, и я просто искрилась энергией. Ни боли, ни сожалений. Одна эйфория.

— Кокаин дорогой.

— Еще какой дорогой.

Бригитта закрыла глаза. Скривилась, почувствовав, как обжигающий глоток бурбона проходит по горлу и опускается в желудок.