
Онлайн книга «Сущность зла»
— Прекрати сейчас же, — вдруг воскликнула Аннелизе. Я вздрогнул: — Что прекратить? — Зацикливаться. Я отсюда это чувствую. — Я не зацикливаюсь. Аннелизе оставила сковороду, вытерла руки о передник и села напротив меня. — Ты должен это сделать. Должен пойти. — Почему? — По трем причинам, — сказала она. — Всего лишь по трем? — попытался я обратить все в шутку. Аннелизе говорила очень серьезно. — Первая причина, — сказала она. — Ты должен пойти ради Майка. Он работал на пределе сил, чтобы закончить фильм. Защищал тебя со шпагой наголо, и ты сам прекрасно знаешь, это ему нелегко далось. — Ладно. — Вторая. Ты должен это сделать ради себя самого. Должен поставить точку. После этого ты почувствуешь себя лучше. Я попытался выдавить из себя улыбку. Не получилось. Во рту пересохло. Я погасил сигарету. Наверное, пора бросать эту дрянь. — Третья: ты должен это им. — Кому? — Им. 3 Сеть пустила в ход тяжелую артиллерию. Плакаты на перекрестках, растяжки и весь арсенал средств, какие Ушлое Дерьмо измыслил ради такого случая. В Интернете он запустил то, что называется вирусной атакой по всем правилам маркетинговой партизанской войны: мне это напоминало кластер экскрементов в свободном полете, но кто я такой, чтобы судить? Сонный городишко Больцано с изумлением следил за приготовлениями к премьерному показу фильма «В чреве Бестии» и за прибытием целого зоосада критиков (в футболках под пиджаками — телевизионные; с мешками под глазами — киношные); журналистов (выпендрежные — местного разлива, поедающие суши — столичные, натужно пыхтящие — под звездно-полосатым флагом); старлеток («Майк?» — «Да, компаньон». — «Кто такая, к черту, эта Линда Ли?» — «Она снялась в паре ангажированных фильмов». — «С этими-то ядерными боеголовками вместо титек?» — «Потише, компаньон, Линда — моя подруга».) и прочих персонажей, более или менее странных, которые бродили среди портиков и монументов с одухотворенным и немного растерянным видом. Кажется, местное население благосклонно отнеслось к этому безумию, думал я, пока мы направлялись во взятом напрокат автомобиле, причем с водителем, к кинозалу, где должно было состояться событие, но тут вдруг на глаза мне попалась надпись красного цвета, аршинными буквами, которую усердный муниципальный служащий старательно замазывал и которая гласила: «Сэлинджер — убийца». — Это тоже находка УД? — осведомился я у Майка. — Может быть, компаньон, может быть. Кто это сказал: «Важно только одно: чтобы о тебе говорили»? — Товарищ Берия, полагаю. Или, возможно, Уолт Дисней. Майк этим вечером оделся особенно чинно. В костюме, с галстуком он мне казался каким-то другим, незнакомым. Вел себя непринужденно. Но я хорошо его знал. Майк то и дело хрустел пальцами. А это он обычно проделывал, чтобы не завопить во все горло. Мне ли было его не понять. В тот день я не съел ни крошки, выкурил две пачки сигарет (несмотря на благие намерения), все утро ворчал и большую часть дня примерял одежду. Наконец выбор пал на костюм с галстуком, в котором я выглядел на тридцать лет моложе и походил на школьника в день первого причастия. Аннелизе терпеливо, стоически вытерпела все. В новом платье она была чудо как хороша. Но я так волновался, что почти этого не заметил. Клару все это попросту взбудоражило. Блаженная детская пора. Она смотрела на все глазами, горящими, как фары, и забрасывала нас вопросами, пока машина с тонированными стеклами (очередной выверт Ушлого Дерьма) прокладывала себе путь сквозь скопление народа в центре Больцано. Половина этих людей понятия не имела, кто мы такие, не уставал я себе твердить, а другая половина, все-таки думал я, нас считала шакалами. На самом деле мало кто вообще обращал на нас внимание. Но моя паранойя достигла критической точки. — Что значит «УД», папа? Мы с Майком переглянулись. — «Умный Дядя», малышка, — ответил я. — Если он умный, почему вы с дядей Майком все время над ним смеетесь? — Золотце, — вмешалась Аннелизе, — помнишь, что я говорила тебе? — Будь хорошей девочкой. Папе нужно работать, — послушно повторила Клара. — Вот молодчина. — Но ведь это не настоящая работа. Тут мы с Майком не смогли удержаться от смеха. Клара нас подловила. В самом деле, это не настоящая работа. Журналисты ждали нас у двух гигантских, в высшей степени cool, minimal [66] и притом крайне безобразных фотографий, изображавших очертания горы. Красная полоса, ее пересекавшая, представляла собой художественное воспроизведение ЭК-135. Ушлое Дерьмо меня в этом уверил. Гениальное творение одного калифорнийского дизайнера, берущего за консультацию несколько тысяч долларов. По-моему, то была всего лишь красная полоса, причем нарисованная скверно, однако если парень заставил заплатить себе целое состояние за такую плешь, честь ему и хвала. Машина остановилась. Водитель кашлянул. — Нужно выходить, — сказал Майк. — Нас разорвут на куски. — Разве ты не привык? — Нельзя ли вернуться назад, компаньон? Прежде чем распахнуть дверцу, Майк бросил на меня ободряющий взгляд. Аннелизе стиснула мне руку. Я ответил на ее пожатие и повернулся к Кларе. — Пожелай мне удачи, маленькая. Клара поцеловала меня в лоб. Если вы посмотрите фотографии этого достопамятного вечера, то заметите, что у вашего покорного слуги между бровями виднеется что-то вроде смазанного сердечка. Это губная помада моей дочери (да, Аннелизе накрасила ей губы). Нас встретил какой-то худющий тип, мне незнакомый. Засверкали вспышки. Майк выставил указательный и средний пальцы, повторив знаменитый жест Черчилля. Я ограничился тем, что не улизнул со скоростью света. Надо сказать, рядом с Аннелизе я выглядел достойно. Пожимал руки и поджимал хвост. Залы были переполнены. Вавилонское столпотворение языков, куда мы внедрились, сопровождаемые взглядами со всех сторон. Нас хлопали по плечам, обдавали запахами духов по тысяче долларов за флакон, настолько резкими и смешанными, что это вызывало тошноту. Ушлое Дерьмо заказал одному кустарю из Валь-Гардены целую армию ламп, выстраивающих силуэт горной цепи Розенгартен (хотя Розенгартен не имел ни малейшего отношения к нашему фильму), и свет их терзал меня все то время, пока мы с Майком и стоявшими чуть поодаль Аннелизе и Кларой делали вид, будто знакомы с каждым, кто нас приветствует. |