Онлайн книга «Херсонеситы»
|
15 мин + ₪ ₪ ₪ В тот день они с отцом зашли в храм Деметры {5}, благоволящей всем, чей труд был связан с землей. Колосья пшеницы отяжелели, приобрели зрелый цвет. Для сбора богатого урожая требовалось время, и Гераклеон хотел, чтобы в тот миг, когда Громовержец решит обильными дождями охладить раскаленную, словно жаровня, Таврику {6}, добрая богиня замолвила словечко. Статуэтка быка, которую Гераклеон собирался положить на обвитый беломраморной змеей жертвенник, служила гарантией того, что занятая своими трудами Деметра не забудет о просьбе. Дионисий был рядом и с интересом наблюдал за принесением жертвы, надеясь как-нибудь узнать, понравилась ли статуэтка Деметре. Поэтому не обращал внимания на людей и звуки, но, почувствовав укол чужого взгляда, обернулся. Старик в жреческом одеянии стоял за спиной. Дионисию вдруг стало радостно и тревожно: в мире оказался еще кто-то, умеющий Слышать и Видеть. «Подойди!» Приказ прозвучал властно, и мальчик, не раздумывая, направился к жрецу. «Ты меня слышишь? Отвечай». Губы старика оставались неподвижными, но Дионисий быстро кивнул и повторил вслух: – Да, я слышу тебя. Обернулся отец. Увидев жреца, почтительно склонил голову, хотел что-то сказать, но старик остановил его жестом: – Ха́йре, Гераклеон. Ты пришел к Деметре, так и продолжай беседовать с богиней. А мне позволь поговорить с твоим сыном. – Затем развернулся, приказав на ходу: – Следуй за мной, мальчик. Подобрав складки гиматия [1], он с трудом опустился на широкую скамью, и Дионисий понял, что жреца мучает боль в искривленной старостью и болезнями спине. Даже увидел ее, пульсирующую, привычную, и, не умея еще сдерживаться, протянул руку. – У тебя болит здесь и здесь. То, что у всех людей ровное, у тебя скрючено и мешает движению. Старик согласно кивнул: – Верно. После удара моя спина утратила былую ровность и нещадно ноет… А в тебе я не ошибся. Как зовут тебя, сын Гераклеона? – Дионисий. – Отец не говорил мне о твоих умениях. Он мудр… Каков твой возраст? – Боги дали меня матери одиннадцать лет назад. – Хороший возраст.  – Почему хороший? Дионисий удивился: ему нравилось жить и в шесть, и в восемь лет… – Ты уже достаточно созрел для серьезных дел, но все еще остаешься пластичным, как глина, – непонятно пояснил старик, но Дионисий уловил его удовлетворение. – И у тебя хороший нрав, – многочисленные морщины неожиданно сложились в улыбку. – Мое имя Епифаний. Я жрец этого храма и служу Деметре. Дионисий осторожно кивнул. Как вести себя с тем, кто умеет проникать в самую сердцевину твоих мыслей и желаний, он пока не знал. – Давно ли ты разговариваешь с богами? – приглушенно поинтересовался Епифаний. Все слова, составляющие вопрос, Дионисию были знакомы, но он уловил какой-то особый смысл в их сочетании и промолчал, чуть приподняв и опустив плечи. – Не понимаешь… Мал еще. Ладно, спрошу проще: давно ли ты умеешь слышать без слов и видеть без света? Этот вопрос был понятен. Чуть подумав, Дионисий ответил: – Всегда. Сначала я считал, что даже варвары [2] умеют то же, что умею я. Однажды вечером в доме должен был начаться пожар, но люди ходили, разговаривали, работали, ели… Я спросил у матери, почему все так спокойны? Она удивилась: «Разве, Дионисий, мы должны волноваться?» Тогда я понял, что другие глухи и слепы. – Сложно судить обо всех, мальчик. И выводы твои – пока лишь выводы ребенка. Но в основном ты прав. Когда-то давно люди были одинаково зрячи, но боги прогневались на них. С тех пор тех, кто умеет заглянуть в суть вещей, осталось немного. Это огромное счастье, что я нашел тебя. И что о даре твоем известно лишь близким. Таким ты нужен мне. Нужен больше, чем другим – хороший прорицатель! Епифаний замолчал, глядя старчески блеклыми глазами куда-то внутрь себя. Вероятно, раздумья увели его далеко, и Дионисий понял, что сейчас лучше помолчать. К тому же старик говорил загадками. Неожиданно громкий вопрос заставил мальчика вздрогнуть. – Ты образован? – Я знаю счет, читаю, пишу и умею играть на кифаре, – гордо сообщил Дионисий. В усадьбе лишь он умел так много, не считая, конечно, отца. – Кто твой грамматист? – Наша усадьба слишком далека от Керкинитиды, поэтому у меня нет наставника. Счету и письму меня обучил отец, а мама – игре на кифаре. – Что ж, посмотрим, как они преуспели! – хмыкнул Епифаний и потребовал сосчитать, сколько колонн в пронаосе [3] храма Деметры. Шепотом помогая счету, Дионисий сделал необходимые вычисления и сообщил результат: – Шесть. Шесть колонн в пронаосе. – Что ж, твой ответ верен, и это дает мне основание надеяться, что письмо будет столь же искусным. Но это всё – только начала знаний. – На-ча-ла? – изумился Дионисий. Он помнил, как долго пришлось ему заучивать буквы, как упорно сопротивлялись цифры сложению и вычитанию. То, в чем убеждал его Епифаний, было, по крайней мере, странно. – Да, начала. А глубин не может представить ни один человек. Разве что боги… |