Книга Отражение, страница 37 – Вадим Панов

– Шучу, конечно: не очень прибыльный, – поправился Бергер. – На «Бентли» молоком не заработаешь, но золота оно приносит достаточно. Ведьмино молоко высоко ценится во многих обрядах, а делать его умеют лишь потомственные колдуньи. Так что конкуренции почти нет…

– О себе лучше расскажи, – посоветовала тетка.

– Я делаю тебе рекламу, – хохотнул художник.

– Я плюну на твою могилу.

– Не уверен, что доживу до этого славного дня.

– А что будет, если ведьма плюнет на могилу? – спросила Галя.

Ответить художник не успел: тетка услышала вопрос, повернулась и бросила на неопытную пассажирку столь резкий и жесткий взгляд, что та вздрогнула. Эффект тетке понравился. Она улыбнулась и сообщила:

– Подниму его и превращу в раба.

– Сексуального? – выдавил художник, надеясь перевести разговор в шутку.

– Не льсти себе.

Виссарион закусил губу, чтобы не рассмеяться. Галя вопросительно подняла брови, но Бергер широко улыбнулся, сказал:

– Не стану же я скандалить с женщиной? – и перешел к следующему пассажиру: – Теперь тот крепкий и с виду не старый мужчина в черном костюме…

– Не уверена, что хочу слушать. – Девушка вспомнила злой взгляд ведьмы и непроизвольно поежилась.

Бергер прекрасно понял причину ее сомнений и поспешил успокоить девушку:

– На самом деле все наши спутники – милые и доброжелательные люди, которые не сделают тебе ничего плохого.

– Ей – нет, – уточнила вредная Антонина, но художник оставил замечание без внимания.

– Так вот, мужчину в похоронном костюме зовут Барадьер, и он потомственный палач.

– Моя родословная восходит к Раннему Средневековью, – сообщил обладатель тяжелого, словно вырезанного из булыжника, лица, не отрывая взгляда от проносящегося за окном пейзажа.

– Его предков проклял сам Жак де Моле, – продолжил Бергер. – Все знают, что великий магистр тамплиеров пожелал плохого Филиппу IV, папе Клименту V и Гийому де Ногарэ. Но мало кто слышал, что был проклят и палач.

– Наша семья всегда водила тесное знакомство с коронованными особами, – добавил Барадьер. – Ну и с простолюдинами тоже. Мы в этом смысле стали толерантны задолго до того, как тема вошла в тренд.

– Какая тема? – не поняла девушка.

– Толерантность, – объяснил тот. – Нам, знаешь ли, всегда было плевать, кто станет клиентом: белый или черный, богатый или бедный, дворянин или разбойник.

– Так, может, это вы и придумали толерантность? – улыбнулась Галя.

Шутка Барадьеру понравилась. Он повернулся, посмотрел на девушку и улыбнулся:

– Возможно. Надо будет вызвать дух какого-нибудь предка и уточнить.

– На том свете уточнишь, – вставила вредная Антонина.

– Это пожелание или обещание?

– Это тебе подмигивание. – Ведьма показала спутнику смартфон с открытым приложением соцсети и язвительно закончила: – Почти как здесь, только офлайн.

– Меньше чем через год после казни Жака де Моле его палач был четвертован, – вернул себе слово художник. – Благодаря чему у семьи Барадьер появилась удивительная магическая способность…

– Мои предки не только рубили головы, но и отрезали языки, – многозначительно произнес Барадьер.

Намек был услышан и правильно понят.

– Давно тебя не видел и забыл, что ты не любишь эту историю, – тут же произнес Бергер. – Какими судьбами?

– Появилась работа в Москве, – коротко ответил Барадьер. – Надо завершить одно старое дело. – Он перевел взгляд на девушку и сообщил: – Ты красивая.

Как будто приговорил.

– Спасибо, – кивнула Галя.

– Бергеру нравятся красивые девчонки.

– Дальше я сам, – улыбнулся художник. – Спасибо. – И повернулся к спутнице: – Как видишь, я не обманул: милые и предельно доброжелательные люди.

Девушка рассмеялась. Судя по всему, она полностью попала под обаяние Бергера и тот готовился взять ее голыми руками.

«Вот ведь молодец!»

Обуза, как ни старался, так и не научился правильно вести себя с женщинами. Считал себя смешным и неловким и оттого вел себя смешно и неловко, влипал в дурацкие ситуации, а если добавить к перечисленному привычку опаздывать, то получался совершенно трагический образ, напрочь лишенный нормальной личной жизни. Ну, то есть какая-то личная жизнь у Виссариона имелась, но, учитывая размеры и качество, правильнее было называть ее личным резюме: кратким и не особо эмоциональным.

– Третий курс? – спросил тем временем Бергер.

– Первый, – вздохнула Галя.

– Что ты говоришь? – Художник блестяще сыграл удивление. – Ты кажешься взрослее. Работаешь?

– Ничего серьезного. К сожалению.

– Потому что сейчас везде нужны сотрудники с опытом. Студентам достаются самые низкие должности.

– Знаю на собственной шкуре. И… – Галя вдруг подумала, что красавец в дорогом костюме, на которого она обратила внимание еще вчера, взял слишком резвый старт. А ведь маньяк может оказаться не только в машине, едущей по пустынному утреннему шоссе, но и в автобусе. То есть в автобусе он пассажир, а без автобуса – маньяк. А значит, нужно срочно вернуть дистанцию. – Я не очень доверяю знакомствам в транспорте.

– Мы едем в автобусе, который давно разбился и переплавлен, а управляет им призрак, – улыбнулся Бергер. – Ты сейчас серьезно сказала об отсутствии доверия к попутчикам?

– В вашем описании происходящее выглядит безумно, – тихонько рассмеялась девушка.

– То есть как есть?

– Да.

– Тогда давай продолжим безумие, – легко предложил Бергер. – Знаешь, кто я?

– Вы сказали, вас зовут Генрих, – припомнила девушка.

– Генрих Бергер.

– По тону я поняла, что должна вскрикнуть «О Боже, это вы!», но я не хочу лгать: ваше имя ни о чем мне не сказало.

– Я художник.

Девушка подняла брови: она действительно не ожидала, что лощеный франт окажется художником. Скорее он походил на успешного продюсера, в то время как художник, в представлении людей, должен быть безумным не только на словах и выделяться из толпы не чувством стиля, а необычностью.

– Как интересно!

– Полагаю, ты могла видеть мои работы, – Бергер извлек из внутреннего кармана пиджака смартфон и вызвал на экран картинку. – Вот эту, например.

– Я ее видела! – воскликнула Галя. – Честно!

– Верю, – улыбнулся Генрих. – В свое время эта картина наделала много шума.

– Я должна была вас узнать.

– Я художник, а не актер, – мягко ответил Бергер. – Мы, как и писатели, не светим лицами. За нас говорит искусство. А в тебе, Галя, я вижу потенциал…