Онлайн книга «Предпоследний герой»
|
Обвил ее руками-ногами, зашептал: – Ну, доброе утро! Принцесса моя! Царевна! Что-то хорошее снилось, да? – С чего ты решил? – А ты улыбалась! Я уже полчаса за тобой наблюдаю. Настя хотела сказать – в сотый раз! – что ей не нравится, что он подглядывает за ней спящей. Но промолчала: все равно Сеньку не переделаешь. Ладно уж. Пусть подглядывает. – Снилась мне полная ерунда, – честно сказала Настя. – Я тонула в болоте и почти утонула. А когда уже начала задыхаться, меня твой дед спас. Николай Арсеньевич. – Да ты что! – живо отреагировал Сеня. – И мне сегодня тоже дед снился! Надо же!… Вот совпадение!… Настя не удивилась: – Да, он мне обещал. – Что обещал? – не понял Арсений. – Кто? – Дед твой обещал. Что он с тобой поговорит. – Но он со мной ни о чем не говорил!… Мы с ним просто на рыбалку ходили. На катрана. Настю как пружиной подбросило – Сеня даже отпрянул, заворчал: – Тебя что, клоп укусил? – Сам ты клоп! Тетрадка! Где тетрадка?! – О господи, да что с тобой? Какая еще тетрадка? – Дедова. Николая Арсеньича. С его рецептами. – В чемодане, наверно. Настя уже выпрыгнула из кровати, понеслась в коридор. На пороге чуть не сшибла сынулю – малыш шел к ним в комнату: любил по утрам понежиться в постели между мамой и папой. – Мама! – кинулся к ней Николенька. – Ты куда? Она быстро чмокнула его в теплую со сна макушку: – На антресоли! И помчалась на кухню за табуреткой. * * * Настя воспользовалась правом «библиотечного дня» и на работу не пошла. Сенька тоже остался дома: «Отписываться буду!» Они вместе отвели Николеньку в садик и вернулись в квартиру. Настя даже новый кофе варить не стала – отправилась в спальню и немедленно уткнулась в тетрадку Николая Арсеньевича. Ту самую тетрадь, в которую дед записывал результаты своих экспериментов. Результаты лечения онкологических больных настоем из катрана. – Не поймешь ты там ничего! – тоскливо сказал Сенька. – Ты же не врач! – Пойму, – отрезала Настя. Она, по правде говоря, ждала, что Сенька вместе с ней посидит над тетрадкой. Поможет расшифровать дедовы каракули. Но он ей помощи не предложил, а просить она не стала. И пришлось самостоятельно продираться сквозь непонятный, типично врачебный почерк. Настя действительно разбирала мало. То и дело натыкалась на непонятные термины – а иногда дед и вовсе переходил на латынь. Без труда ей давались только начала абзацев: «Больной К. (З., Ю., Т…) поступил в стационар с жалобами на…» Далее шел темный лес. Симптомы, синдромы, непонятные Насте показатели. «Ладно, – думала она. – Главное – врубиться. Достоевского я тоже не сразу поняла». Сеня ее не трогал. Навис над своей печатной машинкой. Только по клавишам не стучал: кажется, думал о чем-то своем. Наконец решился. Пришел в спальню, сел на краешек кровати. Сказал – медленно, словно бы подбирая слова: – Настя… Рак неизлечим. Она ответила мгновенно: в дедовой тетрадке как раз нашлась подходящая цитата: «Официальная онкология декларирует тезис: есть три кита борьбы с раком – хирургия, химиотерапия и лучевая терапия. И не надо больше ничего придумывать. Однако позволим себе оспорить данное утверждение…» Она победоносно взглянула на мужа. Сеня вздохнул: – Дед имеет в виду начальные стадии рака. Первую, максимум вторую. А у Ирины твоей Егоровны – наверно, четвертая. Метастазы… Такую опухоль вылечить невозможно. Настя не сдавалась. Она снова ответила цитатой из дедовой тетрадки: «Препарат содержит антиангиогенезный фактор, прекращающий прорастание кровеносных сосудов в опухоль, чем обеспечивает ее атрофию…» Сеня повысил голос – чуть ни впервые за то время, что они жили вместе: – Настя, от рака нет панацеи. Нет, понимаешь, нет!!! Она вздрогнула от его резкого тона. На языке завертелось гневное: «Хватит орать!» Но Настя не закричала. Она тихо сказала: – Я и не ищу панацеи… И мама ее не ждет. Я просто хочу дать ей надежду. Всего лишь надежду, понимаешь? * * * Как ни старалась Настя, как ни обхаживала Сеньку – помогать он ей так и не стал. Она поначалу пыталась хитрить. Демонстративно вздыхала над тетрадкой – притворялась, что ничегошеньки не понимает… Выложила на видное место стопки медицинских справочников и сидела над ними с пренесчастным видом. Даже на тяжелую артиллерию перешла – перестала готовить ужины. Демонстративно. Вроде как – у нее есть занятие поважнее. Но Сеня проигнорировал и ее намеки, и тяжелую артиллерию. И на отсутствие ужинов не ругался – просто жарил, к восторгу Николеньки, полную сковороду картошки. Кормил малыша поджарками, да еще и соленые огурцы есть разрешал. Тоже мне, детский диетолог. И Настя смирилась: «Ну и ладно. Хорошо, что хоть не мешает». Она поневоле вспоминала своего первого мужа, Эжена. С тем в такой ситуации было бы куда сложнее. Если ему оказывалось не по душе что-нибудь, что делала Настя, он просто запрещал ей, и все. Вышвыривал, например, в окно сиреневые тени (говорил безапелляционное: «Они тебе не идут!»). Или постановлял по поводу ее новой подруги: «Эту пройдоху чтоб я больше в моем доме не видел!» А Сенька, хоть и страдает, – но ей не препятствует, дедову тетрадку не отбирает. Однако раз тетрадку не выкидывает – мог бы с ней и поговорить. Дать совет. Помочь. Хотя бы – посочувствовать. Но нет, негодяй, молчит – хотя Настя и намекала, как могла. Рассказывала, к примеру, что в Америке супруги любую мелкую проблему обязательно обсуждают. Или Николеньку в пример приводила – даже малыш всегда, если на маму сердится, пытается объяснить, за что. Но дипломатия Сеньке – как об стенку горох. Молчит, словно шомпол проглотил. Все вечера – за машинкой или у телевизора. Даже с Николенькой играть перестал – сидит весь из себя такой задумчивый… Пришлось спрашивать толстокожего напрямую: – Из-за чего ты злишься? Из-за того, что я матери пытаюсь помочь? Сенька только плечом дернул. – Или ты не веришь, что дедово лекарство действительно существует? Опять молчит. – Может, думаешь, что я рецепт сама не восстановлю? Потому что не врач? И снова тишина. Вот и думай, что хочешь. И непонятно, надо ли дальше ломать голову над закорюками Николая Арсеньевича… |