Онлайн книга «Предпоследний герой»
|
Побежал на балкон, в сырую туманную осень – остыть, покурить, подумать… А когда он, вооруженный новыми аргументами в их незаконченном споре, снова вернулся на кухню, оказалось, что Насти там нет. Арсений заглянул в комнату. Настя уже спала, мирно свернувшись калачиком. Арсений прислушался к ее дыханию – и в самом деле спит. Будить ее, чтобы пытаться доспорить, показалось ему глупо, и он снова отправился на кухню – выпить последнюю порцию виски… …Может, ему не стоило тогда прерывать разговор на обиде, на полуслове? Может, надо было договорить с Настей, доспорить?… Хотя бы даже разбудить ее? И достичь «консенсуса» (популярное тогда слово, запущенное во всесоюзный оборот Горбачевым)? Может, и так. Да только… Арсений хорошо усвоил истину, изо всех сил муссировавшуюся в перестроечные времена: история не имеет сослагательного наклонения. Он усвоил эту истину не применительно к историческим процессам, а к собственной жизни. И потому старался жить по правилам, как заповедал ему дед Николай Арсеньич, отсидевший девять лет в сталинских лагерях. Тот модернизировал уголовный принцип: «не верь, не бойся, не проси» – в свой собственный девиз, звучавший так: «не завидуй, не жалей и не проси». Николай Арсеньевич никогда в своей жизни никому и ничему не завидовал, никого ни о чем не просил – и ни о чем не жалел. Вот и Арсений тоже старался никому не завидовать и никого ни о чем не просить. И никогда ни о чем, в его жизни происшедшем, не жалеть… И даже о том, что тогда не сумел договориться с Настей. Что не хватило у него мудрости и терпения… А две недели спустя после того памятного ночного разговора с Настей он встречался у памятника Свердлова с нужным ему человеком. Памятник располагался в двух шагах от редакции «Советской промышленности». Друзья по редакции, кстати, и вывели Арсения на этого парня. Рандеву состоялось в семь часов вечера у огромных сапог чугунного председателя ВЦИКа. Здесь почему-то обычно собирались московские глухонемые. Парень сам узнал его. Подошел, представился: – Меня зовут Иван. Фамилия моя – Тау. Отчество – Маркович. – Странное сочетание, – улыбнулся Арсений. Он сразу почувствовал к новому знакомцу неизъяснимую симпатию. – Имя и национальность у меня – от матери, а фамилия и отчество – от отца, – пояснил тот без тени смущения перед «проклятым национальным вопросом», юмористически поблескивая стеклышками крошечных очков. И добавил, столь же самоиронично: – Полукровки обычно получаются умные и красивые. Ну и я вышел красивый – в отца. И умный – в мать. Своей самоиронией Иван Тау здорово расположил к себе Арсения: он любил людей, умевших посмеяться над собой. Красавцем Иван Тау был весьма относительным. Все в его лице казалось вылепленным чрезмерно: щеки, надбровные дуги, губы, нос… Арсению сразу вспомнилось чье-то (он не помнил чье – кажется, Маяковского) описание Пастернака: «Он похож одновременно на араба и на его коня». А его новый приятель был схож одновременно и с верблюдом, и с бедуином. Иван выглядел лет на семь старше Сени. Ему, стало быть, уже минуло тридцать. Тау был врачом. Он закончил ординатуру, но диссертацию пока не защитил. И специализировался в онкологии. Работал в одном из московских онкологических диспансеров. Вот почему именно с ним Арсений встретился в один из вечеров в конце октября девяностого года. Арсений повел нового приятеля в ресторан «Центральный» на улице Горького. У входа, как обычно, толкалась очереденка. Прикормленный Арсением швейцар пустил их. Однако все без исключения столики оказались заняты. В Москве тех времен была нехватка всего – кроме денег. А рестораны являлись единственным местом в столице, где счастливчики могли отведать такие деликатесы, как сыр, ветчину или даже икру. В «Центральном» Арсения хорошо знали. Именно здесь он растрачивал (с Настей, а чаще без нее) свои «левые» гонорары. На чаевые обычно не скупился. Поэтому и теперь специально для него откуда-то принесли и поставили отдельный столик. Расположили его в закутке за бархатной портьерой, отделявшей кухню от зала. Застелили скатертью, принесли водку и закуски. С кухни доносился чад и деловые выкрики официантов: «Столичный» – два раза, ассорти рыбное – три раза!» С противоположной стороны, из зала, из-за бархатной портьеры тянуло табачищем и ансамбль заводил свое: «Путана, путана, путана, огни отелей так заманчиво горят!…» Внимание, коим Арсений оказался окружен в ресторане, произвело должное впечатление на гостя. – Я тебя пригласил – и я банкую, – перекричал Арсений грохот музыкантов. Тау согласно кивнул. Когда они выпили по третьей и закусили белорыбицей, Арсений придвинул свой стул поближе к новому знакомцу и стал излагать суть дела. Он поделился своей идеей о медицинском кооперативе. Привел, в качестве доказательства, несколько случаев из дедовой практики (умолчав о том, что произошли они свыше сорока лет назад). Рассказал историю о чудесном исцелении Ирины Егоровны. Разумеется, он не посвятил Тау в то, из каких ингредиентов состоял его фамильный рецепт. Однако заверил: – Лекарство действенное, я зуб даю. Иван слушал серьезно, посматривая на Арсения поверх крошечных очков. Когда тот закончил свою вдохновенную речь, ничего не сказал. Затем вдруг произнес не относящийся к делу витиеватый грузинский тост. Выпил водки, стал нажимать на салат. Но все это время, Арсений мог поклясться, в мозгу Ивана шла напряженная работа. Наконец Тау произнес: – Работает твое лекарство или нет – дело десятое. А нарубить на этом «капусты» можно. Разлил из графинчика водку и добавил: – Вот за это и выпьем. Они чокнулись, и Арсений понял, что Тау уже согласился работать с ним, – и обрадовался. Иван был ему симпатичен. А еще через минуту Иван четкими штрихами нарисовал перед Арсением механизм их будущего дела. Система выглядела простой и ясной. Тау, как понял Арсений, оказался парнем головастым. – Будем лечить только амбулаторных больных, – сразу же постановил Иван. – Никаких стационаров. Слишком сложно и хлопотно. Больные будут получать стандартный курс лечения. А те, кто заплатит, вдобавок к нему получат твой препарат. Будем браться только за тех, у кого диагностирована первая или вторая стадия заболевания. Ну, в крайнем случае, максимум – третья. Чтобы – в любом случае, действует твоя микстура или нет, – у нас был шанс на то, что больной выздоровеет. Это для того, чтобы слава о нашем целительстве передавалась из уст в уста. Чтобы народ о нас заговорил. На этом, на молве народной, всякие Кашпировские, Джуны и Чумаки и держатся… Тау тонко улыбнулся, блеснул очечками. |