Онлайн книга «А тебе слабо?»
|
Она запрокидывает голову, пьёт. – Правильно говоришь. Виню. Твой отец никогда бы меня не бросил, если бы не ты. – Я знаю, – жжение во рту перебивает боль воспоминаний. – Идём. – Он меня любил. – Я знаю. – А ты сделала такое… из-за этого он и ушёл. – Я знаю. – Ты погубила мою жизнь. – Я знаю. Она начинает плакать. Да, это пьяные рыдания. Те самые, что выплёскивают наружу всё: слёзы, сопли, плевки и жуткую правду, которую не стоит открывать никому. Я морщусь, сглатываю, напоминаю себе, что нужно глубоко дышать. – Я знаю. Мама хватает меня за руку. Я не отстраняюсь. И не сжимаю её руку в ответ. Я позволяю ей делать то, что ей необходимо. Всё это мы с ней уже проходили, и не один раз. – Прости, детка, – мама проводит рукой под носом. – Я не то имела в виду. Я люблю тебя. Ты же знаешь, я тебя люблю. Не бросай меня. Хорошо? – Хорошо. Что ещё мне остаётся сказать? Она – моя мама. Моя мама. Её пальцы чертят круги на тыльной стороне моей ладони, но она не смотрит мне в глаза. – Переночуешь у меня? Вот это Исайя мне строго-настрого запретил. На самом деле он запретил мне даже больше: он заставил меня пообещать, что я буду держаться подальше от матери после того, как её нынешний приятель меня избил. Я типа держу это обещание, переехав к тётке. Но кто-то же должен заботиться о моей маме: следить, чтобы она ела, покупала продукты, оплачивала счета. В конце концов, это я виновата, что отец нас бросил. – Давай-ка пойдём домой. Мама улыбается, не замечая, что я не ответила на её вопрос. Иногда мне снится ночью, как она улыбается. Она была счастлива, когда отец жил с нами. А потом я разрушила её счастье. Мама встаёт из-за стола, и у неё тут же подгибаются колени, но идти она может. Сегодня хорошая ночь. – Ты куда? – спрашиваю я, когда она делает шаг в сторону бара. – Заплатить за выпивку. Ого! Она при деньгах. – Я заплачу. Стой здесь, сейчас я отведу тебя домой. Но вместо того, чтобы дать мне денег, мама прислоняется к задней двери. Отлично. Теперь мне придётся за неё платить. Хорошо, что парень из «Тако Белл» купил мне поесть и у меня есть чем рассчитаться с Дэнни. Я расталкиваю толпу перед баром, Дэнни кривится при виде меня. – Забери её отсюда, крошка. – Уже забрала. Сколько она должна? – Всё оплачено. Кровь застывает у меня в жилах. – Когда? – Только что. Нет. – Кто это сделал? Он отводит глаза. – А ты как думаешь? Вот чёрт. Я разворачиваюсь и несусь обратно, натыкаюсь на людей, расталкиваю их. Он уже ударил её. И сделает это снова. Я пулей вылетаю через заднюю дверь на улицу, но там пусто. В темноте – никого. И в свете уличных фонарей – тоже. Только сверчки стрекочут вокруг. – Мама! Со звоном разбивается стекло. Потом – ещё одно. Жуткие вопли эхом отлетают от маминого дома. Боже, он её убивает. Я точно знаю. Сердце так страшно колотится в рёбра, что трудно дышать. Меня всю трясёт: руки, ноги. Перед глазами встаёт душераздирающая картина того, что мне предстоит увидеть на парковке: мама в луже крови, а над ней стоит её ублюдочный приятель. Горячие слёзы разъедают глаза, я сворачиваю за угол и падаю, в кровь обдирая ладони об асфальт. Плевать. Я должна её найти. Мою маму… Мама замахивается бейсбольной битой и вдребезги крушит заднее стекло какого-то старого «Шевроле Эль Камино». – Что… что ты делаешь? Где, чёрт возьми, она раздобыла биту?! – Он, – она размахивается и разбивает ещё одно стекло. – Он мне изменил! Я моргаю, не зная, чего мне хочется больше – обнять её или прибить. – Так брось его! – Ах ты дрянь! Из переулка между двумя домами на нас выбегает мамин приятель и с размаха отвешивает ей оплеуху. Удар его ладони по её щеке дрожью отзывается на моей коже. Бейсбольная битва выпадает из маминых рук и три раза подпрыгивает на асфальте. Каждый сухой деревянный стук бьёт мне по нервам. Наконец бита окончательно приземляется и катится к моим ногам. Мамин ухажёр орёт на неё, материт на все корки, но его слова сливаются для меня в сплошной монотонный гул. В прошлом году он меня избил. Он бьёт маму. Но больше он нас не тронет. Он заносит кулак. Мама выбрасывает вперёд руки. Пытаясь закрыть лицо, падает перед ним на колени. Я хватаю биту. Делаю два шага вперёд. Завожу биту за плечо и… – Полиция! Брось биту! Лечь на землю! Нас обступают трое копов в форме. Чёрт! Сердце тяжело колотится в груди. Я должна была это предвидеть, но не подумала, и эта ошибка дорого мне обойдётся. Знала же, что копы регулярно патрулируют этот жилой комплекс. Ублюдок тычет пальцем в меня. – Это она все устроила! Эта чокнутая дрянь разбила мою машину! Мы с её матерью пытались её остановить, но она совсем с катушек слетела! – Брось биту! Руки за голову. Я настолько ошеломлена этой наглой ложью, что забываю о бите, которую всё ещё держу в руках. Деревянная рукоять – шершавая на ощупь. Я роняю биту и опять слышу звонкий стук, с которым она отскакивает от асфальта. Завожу руки за голову, смотрю в упор на маму. Жду. Жду, что она всё объяснит. Жду, что она нас защитит. Мама стоит на коленях перед своим ублюдком. Она слабо качает головой и одними губами шепчет мне: «Пожалуйста». Пожалуйста? Что пожалуйста? Я делаю большие глаза, умоляя её объяснить. И тогда она беззвучно произносит два слова: «Условный срок». Полицейский ногой отшвыривает биту в сторону, быстро обыскивает меня. – Что произошло? – Это сделала я, – отвечаю я. – Я разбила его машину. Райан
Пот капает у меня с головы, течёт по лбу, так что приходится снова и снова снимать бейсболку и вытирать его. Вечернее солнце печёт так, будто меня в аду жарят на сковороде. В августе играть хуже всего. Ладони потеют. Бог с ней, с левой: она всё равно в перчатке. Зато правую, бросковую, приходится то и дело вытирать о штаны. Сердце грохочет в ушах, я подавляю приступ головокружения. От запаха подгорелого попкорна и хот-догов, наплывающего от ларьков, у меня судорожно сводит желудок. Напрасно я вчера засиделся допоздна. Взглянув на табло, вижу, что температура поднялась с девяноста пяти до девяноста шести градусов [3]. А по ощущениям наверняка не меньше сотни. Теоретически при ста пяти градусах судья должен прекратить игру. Но это теоретически. |