Книга Залив Голуэй, страница 91 – Мэри Пэт Келли

— Faugh-a-Ballagh!

Майкл где-то нашел для мальчиков куски грифельной доски, дал один и Бриджет. Пэдди и Джеймси палочками с обугленными кончиками писали на них буквы на ирландском и английском, а Бриджет рисовала неровные кривые линии и все время спрашивала:

— Что тут написано, мама? Что тут написано?

Бриджет все больше походила на Майру, только глаза у нее были, как у Майкла. «Ей всего три, но она умна не по годам», — подумала я. Для Стивена же она — как маленькая мама.

Еще одно утро с моросящим дождем. Ужасный июль. Стивен стащил у Бриджет ее кусок грифельной доски.

— Играть, Бриджет, играть!

— Погоди, Стивен, оставь ее в покое. Иди к маме, дорогой мой, a rún.

Я усадила его в подол своей юбки и начала раскачивать взад-вперед, напевая песню моей мамы:

— Siúil, siúil, siúil a rún…

Стивен улыбался мне, глядя снизу вверх. Бедный малыш — нелегко тебе пришлось. Год и три месяца — уже не младенец. Мы почти не заметили, как он вырос. И откуда у него эти рыжие волосы?

— Ох, мама, я чую Стивена по запаху, — вдруг заявил Пэдди.

— Фу-у, — подтвердил Джеймси.

Я подняла Стивена и проверила его подгузник — кусок мешка из-под кукурузной муки. Ничего, все чисто. Смрад шел с улицы, через открытую дверь. Неужели сюда могла доходить вонь от дополнительно открытого госпиталя для больных лихорадкой?

— Бриджет, возьми Стивена.

Я подошла к окну. Залив затянуло туманом. Туман.

— Только не это, — ахнула я. — Нет, нет, нет!

Я чувствовала, что голос мой срывается, переходя в пронзительный истерический вопль.

— Нет, нет, нет!

— Мама?.. Мама! Что случилось? — заплакал Джеймси.

Пэдди понял все сразу.

Он схватил свой кусок грифельной доски и швырнул его на пол.

— Pratties, — сказал он.

* * *

Я не хотела идти на грядки, пока Майкл не вернется из кузницы.

— На каждом холме по дороге из Голуэй Сити одна и та же страшная картина, — сообщил он, придя домой. — Люди сидят на каменных заборах, понурившись, и ничего не делают… даже не пробуют что-то копать.

Мы пошли на грядки. Еще недавно зеленая ботва поникла, стебли полегли и сгнили, а смрад, обволакивавший со всех сторон, душил нас точно так же, как проклятый грибок задушил наши растения.

— Слава богу, что у тебя есть работа, Майкл. И еще спасибо Господу за это американское письмо. Теперь это уже вопрос жизни и смерти.

Ничего не ответив, Майкл отошел и начал карабкаться к самой верхней грядке. Он долго стоял там молча, а затем вернулся ко мне.

— Сколько денег, Онора? Сколько денег тебе удалось собрать?

— С деньгами Патрика — тридцать пять фунтов, — ответила я.

— Этого хватит на корабль до Америки?

— Майкл… Ты серьезно?

Он кивнул.

— Мама с папой тоже поедут. И Майра. Она может продать свое ожерелье.

— Мы напишем в ту церковь в Чикаго, которая носит имя Святого Патрика. Макги говорит, что местные священники знают там всех ирландцев до единого. Они передадут весточку от нас Патрику.

— Да. Да. Сестра Мэри Агнес пошлет это письмо для нас. Но, Майкл… — Я должна была задать ему этот вопрос. — А как же восстание?

— Не будет никакого восстания. Картофельная чума одолела нас. И этот враг похуже британской армии. Люди уже понимают, что будет дальше. А будет голод. Про зиму я даже думать боюсь. Введут военное положение, и не будет никакой помощи от правительства мятежным ирландцам — в этом можешь быть уверена. Я не могу тебя просить, Онора, чтобы ты пережила все это снова. Я должен решать, что будет лучше для моей семьи. Патрик поймет меня. И поможет, когда мы приедем к нему. Нам лишь нужно туда добраться.

— Но нужна еще еда в дорогу.

— В Голуэй Сити есть и мука, и зерно.

— Сейчас, после этой катастрофы, Майкл, цены поднимутся — никто не станет ждать с их повышением.

— Я достану еду. Как-нибудь достану.

— Солдаты будут настороже. Они будут следить, и они могут искать тебя!

— Я буду очень осторожен.

— Я попрошу Линчей. Буду умолять их, сделаю что-нибудь. Нищие, — сказал он. — Они превратили нас в нищих попрошаек. Запад просыпается? Каким же дураком я был.

— Нет, Майкл! Мы выжили именно благодаря тебе, и теперь мы можем уехать, можем бежать! В Америку! Произнеси это вслух, Майкл, скажи: Америка!

Он промолчал.

Я встряхнула его за плечи:

— Скажи это!

Я ударила его кулаком в грудь.

— Скажи: Америка.

— Америка, — повторил он за мной.

— Чикаго.

— Чикаго, — эхом прозвучало от него.

— Мне все равно, насколько тяжела будет жизнь здесь, главное — мы выживем. Мы сильные, Майкл. Разве это не Патрик говорил, что те, кто выжил в пору трудностей и невзгод, становятся крутыми и бесстрашными? Мы не умрем, Майкл. И однажды мы вернемся сюда — или вернутся наши дети, или дети их детей. Они вернутся на берега залива Голуэй. Они еще обязательно будут скакать здесь — в Ирландской бригаде, Майкл! А теперь скажи это еще раз… Чикаго.

— Чикаго.

* * *

В последних числах июля восстание все-таки состоялось, но, как и предсказывал Майкл, порча картошки положила конец надеждам армии народа на триумфальное шествие бунта по всей стране. Смит О’Брайен и несколько его последователей окружили полицейский участок Муллинахоне — они все еще были убеждены, что быстрая победа поднимет все сельское население. Полиция согласилась сдаться при условии, что Смит О’Брайен вернется сюда с более внушительным отрядом, чтобы спасти их от унизительного поражения всего от нескольких человек противника. Смит О’Брайен согласился, но полицейские сбежали и подняли тревогу.

Вблизи городка Баллингарри сорок шесть вооруженных полицейских выдвинулись на представителей «Молодой Ирландии» и еще двести человек примкнувших к ним местных жителей. Мятежники бросали камни в солдат, которые забаррикадировались в двухэтажном доме вдовы Маккормак. Смит О’Брайен побоялся атаковать их там, чтобы не сжечь жилище бедной женщины. Полицейские стреляли оттуда по мятежникам, и те в итоге рассеялись. В последующие несколько дней Смита О’Брайена, Мигера и остальных арестовали. Правительство приговорило их к казни через повешенье, но, по данным репортеров «Виндикейтор», повстанцев должны были отправить в ссылку, как и Митчела.

— День скорби для всей Ирландии, — сказал отец, когда я пришла навестить родителей уже после подавления восстания. Я нашла его на пляже, где он бродил по песку.