Книга 7 способов соврать, страница 47 – Райли Редгейт

– Это… – подает голос Дэн.

– Да, – подтверждаю я.

А потом Оливия кидается к толпе, кричит:

– Выключите музыку! Расходимся. Все расходимся…

На ее призывы никто не обращает внимания, пока она не орет во всю глотку:

– ПОЛИЦИЯ!

Музыка мгновенно смолкла, тишину разрезает сирена, начинается страшная паника.

Все бегут. Я никогда не видел такой давки. Беспорядочная толпа ринулась к ближайшему выходу. Все пихаются, толкаются, протискиваются мимо друг друга. Я прижимаюсь к стене, надеясь переждать это светопреставление, но слышу голос:

– Эй!

Смотрю налево. Валентин Симмонс с выпученными глазами пробирается сквозь толпу в обратном направлении. Его плющат со всех сторон, но никто не внемлет его отчаянным призывам.

– Помогите… кто-нибудь… Джунипер там, в комнате. Она заперлась, и я не могу вытащить ее оттуда.

Я зову Оливию. Валентин неистово манит нас за собой. Втроем мы, лавируя между бегущими по длинному коридору, спешим к запертой двери, перед которой уже стоит на коленях, дергая за ручку, Лукас Маккаллум.

Мы подскакиваем к двери. Оливия вытаскивает из волос заколку, ломает ее на две части.

– Дай я, – говорит она Лукасу.

Он отходит, а она склоняется над дверной ручкой, загибая один конец шпильки.

– Кто-нибудь, посмотрите, что там с полицией, – распоряжается она.

Я мчусь по коридору, на бегу сбивая в складки ковер с кисточками. Уворачиваюсь от открывающейся двери ванной, откуда выглядывает Кэт. К тому времени, когда вылетаю в холл и останавливаюсь перед распахнутой настежь дверью, ребята уже рассыпались по газону Джунипер, как муравьи.

На обочине стоит не полицейская машина – скорая помощь.

А к дому подъезжает блестящий черный автомобиль, в котором за ветровым стеклом я вижу двух взрослых, одеревеневших от ужаса. Родители Джунипер прибыли немного раньше.

Сегодня вечером, чуть раньше, каждый, кто переступал порог дома Джунипер, восклицал или думал: «Мать честная!», но я умело скрывал свое изумление и восхищение. Почти все мои друзья уверены, что я богат, потому что я ходил в школу в Пиннакле и одеваюсь, как ребята, живущие в Пиннакле. Если кто-то спросит, лгать я не стану, но таращиться, выдавая себя, тоже не намерен.

Теперь дом тоже заслуживает оценки «Мать честная!», но совсем по другим причинам. Он напоминает размякший фасонный торт, который расковыряли и не доели. Ковры сдвинуты, их углы загнуты. Две широкие кожаные оттоманки в одной из гостиных перевернуты, поставлены на ребро. На желтом деревянном полу – осколки хрустального графина, купающиеся в луже виски, который, наверно, стоит дороже, чем мой грузовичок. В коридорах, где еще недавно звучал насмешливый речитатив Лила Джона ^[50], теперь звенит тишина.

Впятером мы стоим в холле, провожая взглядами машину скорой помощи, которая с воем удаляется от дома в ночь. За «неотложкой» в своем «мерседесе» следуют родители Джунипер. Валентин, слева от меня, переминается с ноги на ногу, словно стоит на раскаленном песке. У двери Оливия и Кэт Скотт о чем-то тихо спорят. Мэтт Джексон топчется поблизости, то и дело поглядывая на Оливию.

– Ладно, – произносит Оливия, обращаясь к нам. У ее сестры недовольный вид, будто она зла на весь белый свет. – Перед тем как мы уйдем, нужно бы навести в доме порядок. Кто-нибудь может остаться и помочь?

– Конечно, – соглашаюсь я, пребывая в оцепенении.

Перед глазами все еще стоит белое, как мрамор, лицо Джунипер, которую выносят из дома на носилках. Сейчас я не могу остаться один.

Мэтт кивает. Валентин с таким же, как всегда, ничего не выражающим лицом, не отвечая, просто идет вглубь дома.

– Как он? – спрашивает Оливия, кивая ему вслед.

– Да вроде нормально, – говорю я.

Валентин входит в гостевую спальню, где отключилась Джунипер. Я припускаю за ним, остальные идут следом.

Валентин стоит у кровати, глядя на лужу рвотной массы на полу, размазанную там, где в нее упала Джунипер. Лужа имеет красноватый оттенок – цвет пунша. При виде этой картины мне и самому хочется блевануть. Я отвожу взгляд, покручивая свои часы на руке.

– Это я уберу, – говорит Оливия, махая на блевотину.

– Уверена? Давай я, – вызывается Мэтт, хотя лицо его в сто раз сильнее искажено от отвращения, чем у Оливии.

– Не надо, не волнуйся. За последние две недели мы с рвотой Джуни крепко сдружились. – Она показывает в сторону холла. – Лучше займись кухней или…

Звонит чей-то телефон. Мы все лезем в карманы, но я замечаю на постели мобильник, который, должно быть, принадлежит Джунипер. Быстро обойдя мерзкую лужу на полу, я хватаю с кровати телефон и, глянув на дисплей, хмурюсь.

– Номер не из ее контактов, – сообщаю я. – Ответить?

– Может быть, важный звонок. Дай мне, – говорит Оливия.

Я кладу ей в ладонь телефон, она принимает вызов:

– Алло.

Стоя в шаге от Оливии, я слышу, как в трубке тараторит мужской голос. Через несколько секунд у Оливии вытягивается лицо. Она издает тихое «ой».

Еще через несколько мгновений голос на другом конце провода умолкает.

– Это н… это не Джунипер, – хриплым шепотом произносит Оливия. – Это Оливия Скотт. А вы?..

Молчание. Мы с Мэттом обмениваемся обескураженными взглядами.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Мэтт.

– Кто это? – спрашивает Оливия, повышая голос.

Мы все вздрагиваем, за исключением Валентина. Он смотрит на грязный пол, и на лице его читается страх.

– Валентин, – окликаю я его.

Он даже не шевельнулся.

Голос на другом конце провода снова оживает.

– Это мистер Гарсия? – тихо уточняет Оливия.

Воздух в комнате уплотняется – не продохнуть.

– Господи помилуй, – охаю я, сознавая, чему мы стали свидетелями.

У Кэт с Мэттом лица становятся такими же невыразительными, как у Валентина.

Из трубки рвется поток звуков, но Оливия, побледнев как полотно, трясет головой:

– Не могу… мне пора.

Она отнимает телефон от уха, и я улавливаю одно слово:

– Подожди…

Оливия роняет телефон на кровать и пятится, словно тот плюется ядом. Я в полнейшем изумлении. Не могу поверить в то, что слух подтвердился, и уж тем более в то, что стали известны имена участников злополучного романа. Как так получилось, что это Джунипер Киплинг? Клэр всегда восхваляла ее до небес, говорила, что она само совершенство, что у нее жизнь по неделям расписана на десять лет вперед, что она уравновешенная и рассудительная…