Онлайн книга «Гулящие люди»
|
В атаманство Васьки Уса гостиный русский двор считался заповедным, его не грабили, так как жена Васьки Уса имела тут «анбар торговый». Перед Астраханью, закинув, как всегда, седую бороду на плечо, уходя с насада, Наум, обнимая Сеньку, плакал: – Дитятко, сынок Григорюшко! Спаси, Микола, ожились мы, срослись сердцами, а нынче вот живое от живого отдирать приходитца… боль слезная, да што делать! Прости-ко! Они поцеловались. – Больше, сынок, на низком месте у Лысой горы в Саратов не бывать мне! У дочки останусь! – Прощай, дедушко! То житье с тобой век не забуду, – сказал Сенька. Рыжий, слушая их, прибавил от себя: – Всяко бывает… Случится, и свидитесь, а нам вот на гостии двор поспевать надо в Астрахань! Наум, взяв свой сундучок с рухлядью, высадился и побрел в Слободу, а насады припихались к Астрахани, встали близ Болды-реки. Всех ярыг рыжий мужик, начальник каравана, а также и Сеньку привел в гостиный двор в избу, сказал дворнику-татарину, который глядел и за избой и за анбарами: – То мои работники! Пущай в избах живут, избы пусты. – Якши! Акча барбыс? – Если и нет денег, то будут! Платить тебе станем… – Якши, якши! …Было жарко, солнечно. От легкого ветра крутилась в воздухе едкая, серая пыль. По городу сильно воняло соленой рыбой, а в закоулке, куда заглядывал Сенька с затаенной мыслью встретить Чикмаза, лежали пригребенные к заборам кучи мусора и нечистот. Тут же, почти на каждом дворе, были протянуты бечевки с нанизанной на них рыбой. Тучи жирных мух с нечистот и обратно садились на рыбу, но отлетали с шумом – рыба была натерта солью. Сенька знал, что спрашивать о Чикмазе опасно. Вместе с атаманом Васькой Усом Гришка Чикмаз немало срубил дворянских голов. На площади у Пречистенских ворот, недалеко от Бела-города, Сенька зашел в харчевой шалаш, отмахиваясь от мух, сел к столу, заказал еды. Он ждал, глядел в узкое окно без стекла на площадь, слыша треск дерева. Шел ряд стрельцов – человек десять. Стрельцы ломали на площади лари и торговые скамьи, сломав, иногда шутили: – Этим местом печь топить! – Гой-да! Принимайсь! Хозяин харчевого шалаша, смуглый, черноволосый и потный, утирая лицо грязным фартуком, ставя Сеньке еду, ворчал, не чисто выговаривая: – Милославку хароши, лубил нас… Одоевски рушит и нас кушит – абаси берет, а не торгуй. Сенька догадался, что по примеру Москвы в Астрахани чистят площадь. В шалаше было тесно от народа, скамьи и столы уставили все проходы. На столах кто ел, а иные и водку пили, закусывая вяленою рыбой. Водку тянули из горлышка посудин. Хозяин ковшей не давал, оттого что кабацкими головами в харчевых запрещалось пить водку. Неожиданно Сеньку толкнули в спину, он услыхал над головой знакомый голос: – Схоже как медведь! Тот, коли ест, так ничего не зрит и не слышит. За Сенькин стол, раздвигая скамьи, пролез и сел Кирилка. – Здорово, Большой! – Старовер подал руку. – Как поживает мой брат Маленькой? – Ништо! Нищему и под сумой тепло. – Давно ли кочуешь в Астрахани? Кирилка оглянулся, пригнулся к Сеньке, заговорил тихо: – С тех ден, как никониянина Оську, митрополита здешнего, царского богомольца, с раската пихнули… – И еще тише прибавил: – Как Васька Ус от худой болести извелся, рухнул, то и разинщина в урон пошла. Началась измена, шли с города на вылазку, людей, зрю, идет с четь… остатние в городу сидят. Мы тогда клятьбу взяли со всех – грамоту, кровью подписанную, сладили: «Стоять всем астраханским и донским козакам противу изменников бояр, побивать их, а город боярам не сдавать». Да сошлось не по-нашему. Астраханцы изменники засов у ворот сбили и Милославского завели с крестами да образами. Тьфу! – Кирилка плюнул. – Худо вышло… Несговорно, что теперь умыслил? – Надо поспешать, брат, в Соловки, постоять за старую веру! – Не знаешь ли, где Чикмаз? – Знаю, в Слободе живет. – Чикмаз, Кирилл, горы знает, сговорим его – уйдем к лезгинам… В горах народ вольной, царю непослушной. – Бусурманы! Псы! К своим хочу, веру спасать! – Опаси голову – вера потом. – Вера мне дороже головы. Стой! Чего ты ешь без питья? – Кирилка из пазухи выволок стклянку. – Тяни горлом, ковшей не дают, пей – я после. Сенька потянул из посудины, остаток водки передал староверу. Кирилка допил, передохнув, заговорил: – Путь далек, как содти? По берегам имают. Степью бежать – пропадешь… – Сговорю Чикмаза, и ежели в горы пойдет, то я с ним, а тебя замест себя пихать насад до Ярослава. Скажу – возьмут. – Вот бы добро! – Приходи, Кирилл, к нам на гостиный двор, тут близ, будешь спать в избе. Кирилка покачал большой головой на длинной шее. – Не, Семен! В избах глаза – сонного, гляди, заберут, как куря. За Астраханью на учугах, в камышах – место широко! – Комары, мухи… какой там сон! – Муха не клещи палача… крови пьет мало, а те укусят – грабонешь по боку, ребра нет. Они пошли городом. На перекрестках улиц висели крупные писаные воззвания: «От великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича, самодержца всея Росии, ко всем астраханским татаровям и тем, кои кочуют близ Астрахани, указ. В 1672 году наш большой боярин Григорий Сенчулевич Черкасской отпущен был нами, В. Г., по его челобитью, в подмосковные свои вотчины, и октября с 14 на 15 числонам учинилось известно, что князя и боярина Григория под его селом Саврасовым в недоезде убили насмерть боярские дворовые татаровя Батырша с товарищи. Пожитки князя и его лошадей захватив, побежали. И ныне, ведомо нам, В.Г., что те воры побежали в крымские и ногайские улусы, а тебе бы, воеводе боярину князю Якову Никитичу Одоевскому, приказать от нас, В. Г., тех убойцов Батыршу с товарищи, всего тринадцать человек, изловить и прислать к Москве, за поимку убойцев обнадежить поимщиков и сыщиков нашим, В. Г., жалованием, а дано им будет золотых тысяча или две». Сенька читал написанное вслух, кругом люди разных чинов и простые говорили: – Степи широки! – Поди-ко, возьми их голыми руками! – Вот берись! Царские очи увидишь и золота пригоршни получишь, – сказал Сенька Кирилке, когда они пошли дальше. – Тьфу, сатана! Убили одного царского шепотника, и то добро! Они прошли до задней стены Астрахани, вышли в средние ворота. Отойдя подальше от караульных стрельцов, Кирилка показал Сеньке на Слободу. – Посередке Слободы… иди по шуйце стороне, третий двор, в глуби двора хатка, и в ней Ивашко Чикмаз. |