Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Черт с ними! Идем к кади квас пить. Бегичев пошел испить квасу. Идти за стрельцами было легко: народ расступался. Стрельцы говорили: – Лавки пятую и десятую деньгу дают, а эти бродячие им рвут торговлю! – С походячих ништо возьмешь – со скамьи бежат, потому обложено место… – Ну в Китай-городе лавок довольно! – А сколь довольно? – Сто семьдесят две! – Есть пустые… полных лавок мало, пол-лавки да четь лавки. – Всё бы ништо, моровая язва повывела торговый народ! Выпив квасу, Бегичев прошел к тиунской избе [188], что близ Покрова стоит. – Совсем оглушили, аже дело забыл! Сизовато-голубым пылило небо. Казалось, вонь от рыбы, мяса, горелого теста висела над городом, было трудно дышать. Люди пыхтели, раскрывая рты, будто рыба без воды. Колокольный звон, матюги с вывертом, божба и крики погони: – Де-е-ржи татя! – Хрещеные! ребята-а! зря имаетца – не я, вот Бог… – Я тя подпеку – зря? Волоки на Съезжую. Бегичев посторонился в толпу, вора протащили в сторону Земского двора. У тиуньей избы Бегичев остановился. Толпа плохо одетых попов галдела, держа в руках знаменцы (разрешение служить). К Бегичеву подошли, наперебой заговорили: – Служить, хозяин? – Наймуй меня: не пил, не ел! – Я тож постной, меня. – Далеко ехать… я с Коломны… – Пошто ехать? Побредем – в пути лишь брашном да питием малость… Бегичев подумал: «Отказать – будут несговорны…» Он схитрил: – После найму! Прежде дело. – Управься с ним! – Найму, только к делу совет потребен. – Наш? – Ваш, отцы. – Готовы! Чего знать надо? – Только чтоб дело твое чисто: мы не разбойны. – По-разбойному вон те, что у моста дерутся. – Мне изведать надо, где нынче патриарх. Мое дело до него. – Дело малое: был в Китай-городе на Воскресенском! – Э, батька, был, вишь, уплыл – сшел в Кремль на Троицкое. – Кремль ведаю мало: как ближе идти на Троицкое подворье? – Ну, младень старой! Ха… дороги на Троицкое не ведает? Ха… Бегичев, ковыряя пальцем, поднял вверх свою седую острую бороду: – У Семена Стрешнева бывал, а дале как? – Так тут рядом! Там же двор Шереметева с церковью Борисо-Глеба. – Убродился я… в Троицкие ворота заходить не близко… – Пошто в Троицкие? Иди вон оттуда с Никольских, да не по Никольской, а по Житной улице – десную тебе станут государевы житницы, ошую подхватят поповские дворы… за ними проулок с Житной на Никольскую, узришь малу церковь – то будет Симоново подворье с Введением, а супротив и Троицкое. Пристал еще попик с тонкими выпяченными губами, насмешливый: – Тебе, може, после патриарша отпуска к великому государю потребно, так от Троицкого Куретные ворота в сотне шагов! – Мыслю и к великому государю: я – дворянин и сородичи есть, жильцы Бегичевы, только как туда идти, думать надо… – Чего думать-то? – Как чего… думать потребно! – А ты вот дай по роже караульному стрельцу у Куретных, он тя коленом в зад вобьет на государев двор! Не дожидаясь ответа, повернулся к толпе попов. – Батьки, грядем, укоротим срамотную безлепицу… – маленькой сухой рукой ткнул в сторону Спасского. Подходя ближе к Спасскому мосту, у края оврага, как черные козлы, волочились два попа: один в черной рясе, другой в длинной манатье. Они стояли на коленях, вцепившись один в бороду, другой в волосы. Наперсные кресты на медных цепочках ползали по песку, сверкая, двигались за коленями дерущихся. Те, что от тиуньей избы подошли, кричали: – Спустись, безобразие пьяное! – От вашего срамного деяния нас к службе не берут! – А вот я вас по гузну ходилом! Получив по пинку в зад, драчуны встали на ноги – потные, с прилипшими к лицам волосами, в кровавых ссадинах. – Небеса сияния огненна исполнены, а они будто квасу со льдом испили… – Теперь, не простясь, литоргисать зачнете?! – Я ему прощусь ужо! – сказал поп в рясе, одергивая бороду. В манатье поднявшийся заговорил, сплевывая в сторону: – Выщиплю ужо бороду, как Годунов Богдану Бельскому [189], штоб царем не звался, тебе же не быть, безбородому, попом! «Ну, уберите грех, проститесь!» – кричали попы, а Бегичеву сказали, указывая на попа в манатье: – Вот тебе, дворянин-хозяин, поп! Он обскажет, где Никон: вчерась ходил к нему за милостыней. – Тебе пошто к Никону? – Ведает меня… призывал… – солгал Бегичев. – Никон ныне вменяет себя Езекилю пророку – возглашает, уличает! С Троицкого перебег на Симоново – чул, государь будет Симеона царевича поминать, да бояра царя отвели… Митру кинул, клобук надел и стал подобен нам, грешным! – Сшел, да честь патриарша с ним? – Нет, не с ним, хозяин! Кинувший манатью святительскую уподобляется не то чернцу, а расстриге, ныне уж укорот дан… – Какой ему укорот? – Бояра крепко стеречь велят Никона, и ежели кто пойдет к Никону с переднего ходу, замест милостыни испросит пинка! – И ты испросил? – полюбопытствовали попы. – Прежде проведал – не испросил, ладно вшел с проулка. – Чул я, батька: в Симоновом божьим гневом заходы сожгло… вышли тушить с образы да кресты, а их навозом забрызгало со святыней – навоз кипел. – Иди на пожог не с крестом, а с багром да ведром! – Все то чули! Худче кабы молонья кинулась в кельи – кресты обмоют, чрево же и у тына опростать мочно. Поклонясь попам, Бегичев пошел к мосту, попы повернули к тиуньей избе. Идя, дворянин размышлял: «Брусят спьяну! Горд Никон, митры на клобук не сменит… пошто я налгал? Кремль и не весь, да знаю, приказы знаю… Иванову тоже». Обойдя толпу зевак у книжных лавок на Спасском, дворянин пошел мимо церквей на Крови. Около церквей и церквушек ютились кладбища, от малорослых деревьев веяло прохладой. |