Книга 24 часа, страница 38 – Клэр Сибер

– Тогда в чем дело?

Я чувствовала себя крайне неловко. Главное, однако, заключалось в том, что я вспомнила событие, которое мне очень хотелось забыть.

– Не подумайте, будто я сую нос в чужие дела, но…

– Но… – Произнеся это слово, я лишь затем осознала, что оно прозвучало слишком резко.

– Но я просто хотела проверить. Ваш… ваш муж… – Она с удрученным видом умолкла. Я обратила внимание, что она слегка картавит. Возможно, она была родом откуда-то из Уэст-Кантри ^[39].

– Сид? Что с ним?

– Я думала… Он ведь отсюда съехал, не так ли? Я помню, что видела, как он загружал свои вещи в машину. Какое-то время назад. – Она встретилась со мной взглядом, но продолжала говорить: – По-моему, в фургон, да?

Мне уже даже начинала нравиться ее настырность.

– Какое-то время назад, – уныло кивнула я. – Да.

– Только мне кажется… Мне кажется, что я видела его. Вчера.

– Да, вы вполне могли его видеть. Он приезжает сюда за Полли.

– О-о, – быстро моргнула она. – Вы позволяете ему видеться с дочерью?

Моя рука еще сильнее сжала косяк двери. Она снова быстро заморгала, словно терзаясь сомнениями, не зашла ли слишком далеко.

– А почему бы мне не позволять ему видеться с ней? – сказала я, но тут же прикусила язык: я должна быть вежливой. Она ведь наверняка не желает мне ничего плохого. Она увидела что-то такое, что ее встревожило, – только и всего.

– Потому что… – Она беспомощно встряхнула руками. – Ну, из-за того, что произошло.

Из глубин моей памяти выплыло событие, которое я предпочла бы забыть. Воспоминание от том, какой, по ее мнению, меня видела эта женщина, стоящая сейчас передо мной. Съежившись, я посмотрела на нее. Глаза у нее были добрые и светло-голубые, цвета потертых джинсов.

– Миссис Хендерсон…

– Маргарет.

– Маргарет. Мне понятны ваши заботы, но это было… – Я поискала в уме подходящее слово. – Это был случайный инцидент, и мне очень жаль, что вам довелось стать его свидетелем. Подобное произошло лишь один раз, и со мной все в порядке. И я никогда не позволила бы Полли отправиться туда, где, по моему мнению, ей угрожала бы какая-либо…

Я не смогла произнести это слово. Попросту язык не повернулся его произнести.

– …опасность, – закончила она за меня.

– Да, – кивнула я в знак согласия, сжав косяк двери так сильно, что пальцы онемели. – Знаете, мне сейчас нужно побыстрее привести себя в порядок. Я ведь, как вы и сами видите, – я указала на свой неопрятный вид, – еще не готова начать сегодняшний день.

– Конечно. – О чем она, интересно, думает, а? Одинокая мать, брошенная мужем, совсем распустилась? – Не буду больше вас задерживать. Просто… Я также хотела сказать… – Подбирая слова, она посмотрела в дальний конец моего крыльца, кое-где затянутого паутиной. – Я не жалею о том, что это видела. Мне просто жаль вас. И… и я вовсе не пытаюсь изображать снисходительность. – Мы впились друг в друга взглядом. – Просто я… Я это все хорошо понимаю.

Она потянулась вперед и погладила мою руку, изо всех сил сжимающую дверной косяк. К своему ужасу, я почувствовала, как к глазам подступили слезы.

– Вам лучше зайти внутрь, Лори, дорогая. А то еще простынете.

Она спустилась по ступенькам крыльца.

– Миссис… Маргарет… – сказала я.

Она обернулась.

– Если вы вдруг увидите… – Я прокашлялась. – Если вы вдруг увидите здесь Сида в какое-то необычное время, вы… вы скажете мне об этом?

– Конечно, – кивнула она. – Конечно скажу.

– Я чуть позже дам вам свой номер телефона.

Зайдя в дом, я прислонилась к закрытой двери, и слезы, которые я только что изо всех сил пыталась сдержать, потекли по лицу. Я расплакалась так сильно, что едва могла дышать, и у меня все никак не получалось прекратить эти рыдания.

* * *

Вскоре после того, как я вышла замуж, – и перед тем как начались серьезные проблемы, – я отправилась навестить своего отца. Своего отца-чародея. Да уж, мой папочка вертел всеми людьми как хотел. Он был автором идей о том, как приумножать свои богатства, автором схем быстрого обогащения, которые в конце концов сработали. Ирландское подхалимство, рассказы, которые можно слушать хоть весь вечер, золотые зубы, шелковые платки в карманах костюма, внешность и непринужденность учтивого джентльмена – все это сочеталось в нем с натурой беспанцирного моллюска-дегенерата.

Моя мама. Маленькая, милая, заботливая. Она все время хлопотала по дому, пекла торты, находила время побеспокоиться о больных и старых людях из ее маленькой общины… А еще она ушла со своей работы бухгалтера на местном пивоваренном заводе. Ее заставил это сделать мой отец. Он не хотел, чтобы люди подумали, что ей приходится работать. И не хотел, чтобы люди увидели то, что находилось под поверхностью. Пожалуй, она немного простодушна, моя мама. Она никогда детально не анализировала саму себя и свои действия. Зато ей удавалось очень даже искусно скрывать свои страдания от посторонних людей. Более того, она уже давным-давно привыкла к страданиям. Потеряла к ним чувствительность.

В конце концов он все равно ее бросил – несмотря на всю ее податливость. Убежал с двадцатипятилетней дочерью своего партнера по бизнесу. Откровенно говоря, это даже позволило нам вздохнуть спокойно. Семья ведь все равно распадалась. Мой старший брат жил отдельно: ему надоело все это видеть уже к шестнадцати годам. Он осознал, что не может помочь матери, потому что пытаться ей помогать было бесполезно. Брат уехал из дому и отправился на другой конец света, а именно в Сидней. Оттуда он уже не вернулся.

Я тогда носила Полли и чувствовала, что меня тошнит и распирает от гормонов и постепенно увеличивающегося в размерах плода. Тем не менее в один солнечный сентябрьский день я села на поезд, чтобы повидаться со своим отцом в Танбридж-Уэллс ^[40].

Я хотела спросить, почему он отказался приехать на свадьбу. Он это сделал с какой-то целью? Он что, пытался испортить мне этот торжественный день?

Но он не стал мне ничего объяснять. Упорно не отвечал ни на какие вопросы, да и вообще почти со мной не разговаривал. Он налил нам кофе и положил на стол какое-то полузасохшее печенье. Прихлебывая кофе, мы посидели в неловком молчании, а затем я снова села на поезд и поехала домой. Отец даже никогда не видел Полли.

До того как он умер в прошлом году, он решил встретиться со мной в последний раз, и выглядел он при этом ужасно старым. Затем он написал мне письмо.

Это было самое тяжелое письмо из всех, которые мне когда-либо доводилось читать. В нем он объяснял, почему не приехал на свадьбу. Каялся во всем том, что сделал. Стыдил самого себя. Пытался как-то загладить свою вину.