Книга 24 часа, страница 79 – Клэр Сибер

– Это менее чем в ста милях от отеля, в котором мы жили.

– Я имею в виду, зачем ему причинять вред вам или вашей дочери?

– Я ведь сказала ему, что он не сможет с ней видеться. И он всерьез разозлился на меня. К тому же у него ужасный характер. И… он вечно все делает не так.

– Миссис Смит, – говорит полицейский усталым голосом, – мы будем продолжать наше расследование, я вам это обещаю. Допросим всех, кто имеет к этому какое-либо отношение.

– Послушайте, – спохватываюсь я, – можно мне позвонить дочери? Мне очень нужно с ней поговорить.

На мой звонок отвечает Джоли.

– Где Сид? – спрашиваю я.

– Вышел, – сухо говорит она в ответ.

– В такое время?

– Ему пришлось везти твою мать в больницу.

Тон ее голоса очень холодный.

– Он ее туда повез? – Мой мир снова вот-вот рухнет. – Ты видела ее? С ней все в порядке?

– Думаю, что да. У нее лишь учащенное сердцебиение. Мне кажется, она просто измотана. А еще она… ну, ты понимаешь… уже старая.

– Понятно. – Я делаю глубокий вдох. – Пожалуйста, позови к телефону Полли.

– Она уже спит.

– Пожалуйста, Джоли. Мне нужно убедиться, что у нее все хорошо.

Я слышу, как Джоли зовет Полли. Та подходит к телефону и берет трубку. Голос у нее заспанный.

– Пол, – говорю я, и, когда она спрашивает в ответ «что?», мои глаза наполняются слезами.

Мне хочется каким-то образом перетащить ее по телефонной линии сюда, ко мне, и я никогда в жизни не хотела ничего так сильно. Я кусаю губы, чтобы не расплакаться.

– Где ты, мамочка? – спрашивает Полли. – Я встречалась с Минни Маус. И мне дали леденец размером с мою голову, но я затем уронила его, и он раскололся на две половины.

– Великолепно. Я сейчас приеду, милая. Ложись в постель, и я приеду к тебе очень-очень скоро.

Положив трубку, я ощущаю во рту привкус крови. Моей собственной крови. Сержант Келли испуганно вздрагивает, потому что он в это время доедал остатки яйца по-шотландски ^[64], думая, что я этого не замечаю.

– Мне можно идти? – спрашиваю я, и он кивает головой, покрытой редкими волосами.

– Но, пожалуйста, больше не исчезайте, – повторяет он. – Мы должны иметь возможность с вами связаться.

Уже выходя, я замечаю, что он косится на недоеденный мною «Твикс».

Я выхожу из полицейской машины на Аппер-стрит, благодарю полицейских, иду по Кросс-стрит по направлению к дому Сида и, остановившись у входной двери, кладу палец на звонок – и только в этот момент меня осеняет.

Браслет, лежавший у Рандольфа на подоконнике. Браслет с бриллиантами. Я видела его раньше. Он принадлежал Джоли.

За день до того, как я заявила Сиду, что все кончено, и как раз после того, как я съездила с Бев в Кент, мама сказала мне: «Ты боишься собственной тени».

А затем моя энергичная и расторопная мамочка, которая никогда не плакала, – а точнее, всегда ухитрялась прятать от меня слезы, когда я была ребенком, – села за кухонный стол напротив меня и разрыдалась.

– Я морально не готова смотреть на это, Лори. Я не готова смотреть, как он делает с тобой то, что делал со мной твой отец.

– Он не такой плохой, как папа, – тихо произнесла я.

– Пока еще не такой. – Она пожала плечами, вытерла нос платком, который всегда носила с собой, скомкав и засунув в рукав, и сказала: – Но это погубит тебя, милая. Это погубит тебя рано или поздно.

– Все не так плохо, мама.

– Неужели? Я вижу это в твоих глазах. Ты едва ли не вскакиваешь, когда кто-нибудь заходит в комнату.

Что, в самом деле? Я так глубоко погрузилась в катастрофу своего брака, что уже не могла видеть вещи такими, какие они есть.

– Но… мне кажется… что я ему нужна, – уныло произнесла я. – Ты же знаешь, какой он непутевый. Как он выживет?

– Он выживет, – сухо сказала мама. – У него есть природный дар выживания. Вспомни, через что он уже прошел. Он дожил до тридцати лет без твоей помощи, Лори. С ним все будет в порядке. – Она встала, чтобы положить чайные чашки в раковину. – Ты думаешь, что не сможешь жить без него, но правда состоит в том – и я знаю это, Лори, поверь мне, – правда состоит в том, что ты сейчас не живешь по-настоящему. Ты всего лишь существуешь.

Я закрыла лицо ладонями.

– Кроме того, – сказала она, обернувшись, – у него есть Полли. Полли – это, по-моему, его спасение.

Вот это уж точно была правда. И именно это так напугало меня некоторое время спустя.

* * *

В субботу утром, то есть на следующий день после выставки и ужасной драки в моем доме, я оставила Полли у мамы и поехала домой, чтобы оценить нанесенный ущерб и взять кое-какие вещи.

Я попыталась позвонить Эмили перед тем, как легла спать. Она не ответила на звонок, но чуть позже прислала мне текстовое сообщение, что все в порядке, что она заперла дом, после того как Сид все-таки ушел, и что она поговорит со мной завтра.

Когда я зашла в коридор, мне показалось, что у моего дома какой-то странный угрюмый вид – как будто он осознавал, что его счастливые дни уже позади. Почти не было видно каких-либо следов недавней драки, если не считать нескольких царапин на стене да покрытой кровавыми пятнами куртки Сида, висящей на перилах лестницы. Куски разбитой вазы Эмили сложила в пакеты из супермаркета «Теско» и оставила на кухонном столе. Мэл по пути в аэропорт прислал мне текстовое сообщение, а я в ответ поблагодарила его за помощь, которую он оказал мне вчера вечером.

Я взяла куртку Сида и посмотрела на кровь на воротнике. Затем, с курткой в руках, я села на ступеньки и задумалась над тем, как, черт побери, такое могло произойти и что мне теперь делать. После этой драки мне в первую очередь казалось, что мне нельзя оставаться одной и что нам с Полли нужно пожить у моей мамы. Посидев на ступеньках еще минуту-другую, я позвонила Эмили и договорилась встретиться с ней в кафе Робин.

Когда я уже клала сумку в багажник своего автомобиля, у своей калитки появилась соседка Маргарет.

– Ох, слава богу, что с вами все в порядке, – сказала она. – Могу я предложить вам чашку чая?

– Это очень любезно с вашей стороны, – смущенно ответила я, – но мне необходимо к Полли. Я оставила ее у своей мамы.

– Вчера вечером я очень разволновалась. Так разволновалась, что едва не позвонила в полицию.

– Извините, если мы доставили вам беспокойство.

– Надо сказать, я еще никогда не слышала таких грубых разговоров.