Книга Calendar Girl. Долго и счастливо!, страница 72 – Одри Карлан

– Как ты?

От его низкого голоса меня пробрала дрожь от макушки до пальцев ног.

Можно было солгать и сказать ему, что я в порядке, но он все понял бы. Но ничего не сказал бы. Такой он человек. Но я перестала скрывать чувства и воздвигать высокие стены вокруг своего сердца. Единственный человек, который заслуживал такого отношения с моей стороны, – мать. И пусть мне хотелось, чтобы все было иначе. До боли хотелось.

Взрослея, девочка нуждается в матери. В ком-то, кто поцелует ее раны, исцелит сердце, разбитое мальчиком, научит, как стать женщиной, и самое важное, научит, как быть матерью, как заботиться о другом человеке больше, чем о себе.

– Так себе, Уэс, – призналась я. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться раскрывать душу, но ради него я это делала, для него – единственного человека во всем мире, который любил меня больше, чем себя. Я знала это всем сердцем.

– Я так и думал. Что здесь творится? – он прижал палец к моему лбу.

Я закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением. Для меня это было больше чем жест. Это была связь. Что-то различимое, что я могла уловить и за что я могла держаться, когда все остальное вокруг рушилось.

– Я думаю о том, как увидела ее в этой галерее. Она прекрасно выглядит. Здоровая… – Я покачала головой и прижала его ладонь к своим губам.

– Тяжело видеть, что она продолжает жить дальше. У нее все было хорошо, в то время как дети страдали от утраты. Особенно ты и Мэдисон. Я понимаю, детка, – мягко сказал он.

Я перевернула его руку и поцеловала каждый палец.

– Почему так больно? – Слезы потекли у меня по щекам.

– Потому что она твоя мать, и неважно, что она сделала и какую боль причинила. Ты любишь ее.

Я резко втянула воздух.

– Невозможно любить привидение.

– Ох, детка, возможно. И ты это делаешь. Я читаю это по твоему лицу, и знаешь что?

– Что? – фыркнула я. Я не хотела проливать больше ни одной слезинки из-за этой женщины.

– Это нормально. Пусть даже она причинила тебе такую боль.

Я заплакала еще сильнее. Не могла удержаться, не могла быть сильной Миа, которую видят все остальные.

– Разве? Женщину, которая бросила меня и мою сестру, когда мне было десять лет?

– Твой отец тоже имеет к этому отношение, милая. Если хочешь кого-то винить, вини и его тоже.

Я оскорбилась и покачала головой.

– Она уничтожила его. Ты бы видел его до ее ухода. Заботливый отец, преданный муж. Он целовал землю, по которой она ходила. И что? Она выбросила его, как мусорный пакет. Уничтожила нашу семью. И не только… семью Макса тоже. – Я подавила всхлип.

– Не думаю, что это так. Макс – один из самых любящих людей, кого я знаю. Это правда. Он принял вас с Мэдисон в семью, как только узнал о вашем родстве. Это многое говорит о том, каким человеком был Джексон Каннингем. Он дал своему сыну все, хотя у того не было матери. Любил его. Научил его любить. Макс сохранил это умение. Он любит жену, детей и сестер. Может, у него не было матери, но его жизнь не была разрушена.

Я задумалась над словами Уэса. Конечно, он прав. Может быть, Джексон Каннингем страстно любил мою мать и страдал от ее ухода, но он продолжал жить. Заботился о сыне, учил его быть мужчиной. Хорошим человеком. Показал ему важность семьи.

– Мне надо поговорить с Максом и Мэдди.

Уэс повернулся на спину и притянул меня себе на грудь.

– Они приедут через два дня. Ты уверена, что хочешь позвонить сейчас и заставить их беспокоиться?

– Макс расстроится, если я этого не сделаю, – заметила я.

Уэс улыбнулся.

– Да, пожалуй. Он очень чувствителен ко всему, что касается тебя и Мэдди. Что ты ему скажешь?

Я положила на него голову.

– Не знаю. Правду. Он этого заслуживает. Он сам решит, что ему делать.

– А как насчет твоей матери?

Я поморщилась.

– В смысле?

– Ты собираешься снова поговорить с ней? Вчера вечером что-то было не так. Она удивилась твоему появлению, извинялась и твердила, что ты не все знаешь.

– Наверное, она просто не хочет сталкиваться лицом к лицу с тем, что натворила.

Уэс вздохнул.

– Возможно. Не знаю. Она выглядела совершенно сломленной, такое видишь нечасто, даже когда человек оказывается в трудных обстоятельствах.

– Кто знает? Может, она внушила себе, что имела веские причины оставить нас. Всех нас. И вот что я тебе скажу – я на это не куплюсь. Она не может сказать мне ничего такого, что заставит меня простить ее. Ничего.

* * *

Я слушала гудки в телефоне, уже четвертый – непохоже на Макса. Он всегда держит телефон под рукой, и я знала, что он сейчас не на работе.

Наконец после пятого гудка он ответил. На заднем фоне слышались детские крики.

– Подожди чуть-чуть, тут твой племянник орет на весь дом. Испачкал попу, сестра. Обкакался с ног до головы. И как им это удается? – прокричал Макс.

Я сразу поняла, что телефон на громкой связи, и ждала, пока не услышала, что Макс передает ребенка Синди. Боже, как трогательно. Я улыбнулась первый раз со вчерашнего вечера.

– Он перепачкался с ног до головы! – повторил Макс.

– Ну и что мне делать? Подмой своего сына! – ответила Синди, и я засмеялась.

– Синди, любовь всей моей жизни, я заплачу тебе миллион долларов, если ты это сделаешь сама, – взмолился Макс.

– Твои деньги – это мои деньги, ты забыл? – проворчала она раздраженно.

Судя по всему, я позвонила в самый неподходящий момент.

– Ребята, давайте вы мне попозже перезвоните.

– Миа, золотко, это ты? – спросила Синди.

– Да, привет! Извини, что помешала. Мне надо поговорить с Максом кое о чем… важном, но пусть он мне позвонит, после того как позаботится о малыше Джеке.

Я услышала, как она вздыхает.

– Нет-нет. Ладно. Макс. Я займусь нашим сыном, но ближайшие две ночи менять подгузники будешь ты, – выпалила она.

Послышался шум и треск, и наконец Макс остался в одиночестве. Должно быть, он выключил громкую связь.

– Детка, надеюсь, у тебя важное дело. Менять подгузники парню вроде Джексона – жуть жуткая. Мне кажется, в него кто-то вселяется каждый раз, когда я пытаюсь это сделать. Ужас.

Не желая заставлять его ждать, а кроме того, поскольку нервы мои были на пределе, я выпалила без подготовки:

– Я видела нашу мать.

Он целую минуту молчал.

– Ты с ней говорила?

– Если под разговором ты подразумеваешь оскорбления и пощечины, то да, думаю, можно так выразиться.