Онлайн книга «Лучшие новеллы»
Она оглядела из своего угла фрукты, разложенные около нее, и проговорила так быстро, что я с трудом мог разобрать: – А me non piacciono ne le ciliegie ne le susine; amo soltanto le fragole. – Что она говорит? – тотчас же осведомился Поль. – Она говорит, что не любит ни вишен, ни слив, а только клубнику. Я положил ей на колени газету с клубникой. Она сейчас же с чрезвычайной быстротой принялась есть ягоды, захватывая их кончиками пальцев и подбрасывая себе в рот, который при этом весьма мило и кокетливо открывался. Когда она покончила с красной кучкой, которая на наших глазах в течение каких-нибудь нескольких минут уменьшалась, таяла и совсем исчезла под ее проворными пальцами, я спросил: – Что я еще могу вам предложить? Она ответила: – Я охотно съела бы кусочек цыпленка. И она уписала, наверное, половину птицы, отгрызая огромные куски с ухватками плотоядного животного. Потом она решилась взять вишен, которых не любила, потом слив, потом пирожного, потом сказала: «Довольно» – и снова забилась в свой угол. Это начинало меня забавлять; я хотел заставить ее съесть еще что-нибудь и удвоил комплименты и предложения, чтобы склонить ее к этому. Но она внезапно пришла в прежнюю ярость и выпалила мне прямо в лицо такое свирепое «mica», что я уже не осмеливался больше нарушать ее пищеварение. Я обратился к приятелю: – Бедняга Поль, мы, кажется, напрасно старались. Медленно спускалась ночь, жаркая южная ночь, расстилая теплые тени по накаленной и усталой земле. Вдали, то тут, то там, со стороны моря, на мысах, на вершинах прибрежных скал зажигались огоньки, а на потемневшем горизонте начали появляться звезды, и я порой смешивал их с огнями маяков. Аромат апельсиновых деревьев становился сильнее, и мы с упоением, глубоко, всей грудью впивали его; какою-то негой, неземной отрадой, казалось, веяло в благовонном воздухе. И вдруг под деревьями, вдоль полотна, в темноте, теперь уже совсем сгустившейся, я увидел что-то вроде звездного дождя. Точно капельки света прыгали, порхали, резвились и перебегали в листве, точно крошечные звездочки упали с неба, чтоб поиграть на земле. То были светлячки, пылающие мушки, плясавшие в благоуханном воздухе причудливый огненный танец. Один светлячок случайно залетел в наш вагон и стал порхать, мерцая своим перемежающимся светом, который то загорался, то угасал. Я задернул лампочку синей занавеской и следил за фантастической мушкой, носившейся взад и вперед по прихоти своего пламенеющего полета. Внезапно она уселась на черные волосы нашей соседки, уснувшей после обеда. И Поль замер в экстазе, не сводя взора с блестящей точки, которая сверкала на лбу спящей женщины, точно живая драгоценность. Итальянка проснулась без четверти одиннадцать; светлячок все еще сидел у нее в волосах. Видя, что она зашевелилась, я сказал ей: – Мы подъезжаем к Генуе, сударыня. Не отвечая мне, она пробормотала, словно ее преследовала навязчивая мысль: – Что же мне теперь делать? Потом вдруг спросила меня: – Хотите, я поеду с вами? Я был настолько поражен, что даже не понял. – То есть как с нами? Что вы хотите сказать? Она повторила, начиная еще больше раздражаться: – Хотите, я поеду сейчас с вами? – Ну, конечно; но куда же вы намерены ехать? Куда я должен отвезти вас? Она пожала плечами с глубоким равнодушием. – Куда вам будет угодно! Мне все равно. И дважды повторила: – Che mi fa? – Но ведь мы едем в гостиницу. Она презрительно проронила: – Ну, что же, поедемте в гостиницу. Я повернулся к Полю и сказал: – Она спрашивает, желаем ли мы, чтобы она поехала с нами. Мой друг был ошеломлен, и это помогло мне прийти в себя. Он пролепетал: – С нами? Куда же? Зачем? Каким образом? – Ничего не знаю! Она сделала мне это странное предложение самым раздраженным тоном. Я ответил ей, что мы едем в гостиницу; она заявила: «Ну, что же, поедемте в гостиницу!» У нее, наверное, совсем нет денег. Но как бы то ни было, она весьма своеобразно завязывает знакомства. Поль, взволнованный, возбужденный, воскликнул: – Ну, конечно, я согласен, скажи ей, что мы отвезем ее куда ей угодно! Затем, после некоторого колебания, он с беспокойством добавил: – Все-таки надо узнать, с кем она хочет ехать? С тобой или со мной? Я повернулся к итальянке, которая впала в свое обычное равнодушие и, казалось, даже не слушала нас: – Мы будем крайне счастливы, сударыня, взять вас с собой. Но только мой приятель хотел бы знать, на чью руку, мою или его, вы предпочли бы опереться? Она посмотрела на меня, широко раскрыв большие черные глаза, и с легким изумлением проговорила: – Che mi fa? Я пояснил: – Если я не ошибаюсь, у вас в Италии того дружка, кто принимает на себя заботу о всех желаниях женщины, выполняет всякую ее прихоть и удовлетворяет всякий ее каприз, называют patito. Кого из нас хотели бы вы избрать своим patito? Она, не колеблясь, ответила: – Вас! Я обернулся к Полю: – Тебе не везет, мой милый, она выбирает меня. Он с досадой проговорил: – Тем лучше для тебя. И после некоторого раздумья прибавил: – Так ты в самом деле решил взять с собой эту девку? Она испортит нам все путешествие. Что мы станем делать с женщиной, которая бог знает на кого похожа? Да нас не пустят ни в одну порядочную гостиницу! Но мне, как нарочно, итальянка начинала нравиться гораздо больше, чем вначале, и теперь я желал, да, желал непременно увезти ее с собой. Эта мысль приводила меня в восхищение, и я уже испытывал ту легкую дрожь ожидания, которая пробегает у нас по жилам в предвкушении ночи любви. Я ответил: – Мой милый, ведь мы согласились. Отступать уже поздно. Ты первый посоветовал мне дать ей утвердительный ответ. Он проворчал: – Это глупо! Впрочем, делай, как хочешь. Поезд дал свисток, замедлил ход; мы приехали. Я вышел из вагона и помог выйти моей новой подруге. Она легко спрыгнула на платформу, и я предложил ей руку, на которую она оперлась как будто с отвращением. Отыскав и получив багаж, мы отправились в город. Поль шагал молчаливо и нервно. Я спросил его: – Где же мы остановимся? Пожалуй, в «Город Париж» не очень-то удобно явиться с женщиной, в особенности с этой итальянкой. |