Онлайн книга «Лучшие новеллы»
Поль перебил меня: – Именно, с итальянкой, которая больше смахивает на девку, чем на герцогиню. Ну да меня это не касается. Поступай, как знаешь! Я стал в тупик. Я заранее написал в «Город Париж», чтобы за нами оставили помещение… но теперь… я уж и не знал, как мне быть. Двое носильщиков несли за нами чемоданы. Я продолжал: – Тебе следовало бы пойти вперед. Ты скажешь, что мы сейчас придем. И, кроме того, ты дашь понять хозяину, что я с одной… приятельницей и что мы хотим получить совершенно отдельное помещение на троих, чтоб не встречаться с другими путешественниками. Он поймет, и, смотря по тому, что он нам ответит, мы и будем решать. Но Поль проворчал: – Благодарю, такие поручения и эта роль мне совершенно не подходят. Я приехал сюда не для того, чтобы заботиться о твоих апартаментах и удовольствиях. Но я настойчиво убеждал: – Да ну же, мой милый, не сердись. Гораздо лучше устроиться в хорошей гостинице, чем в плохой, и разве так уж трудно попросить у хозяина три отдельные комнаты со столовой? Я подчеркнул «три», и это его убедило. Он проследовал вперед, и я видел, как он вошел в большой подъезд красивой гостиницы, пока я на другой стороне улицы тащил под руку свою молчаливую итальянку, а двое носильщиков следовали за мною по пятам. Наконец Поль вернулся, и лицо у него было такое же угрюмое, как и у моей спутницы. – Нам дают помещение, – сказал он, – но комнат только две. Устраивайся как знаешь. И я пошел за ним, стыдясь, что вхожу в гостиницу в обществе подозрительной спутницы. Действительно, нам дали две комнаты, отделенные друг от друга небольшой гостиной. Я попросил, чтобы нам принесли холодный ужин, и нерешительно повернулся к итальянке: – Нам удалось достать только две комнаты, сударыня, выбирайте, какую вам угодно. Она ответила своим обычным: «Che mi fa?» Тогда я поднял с пола ее маленький черный деревянный ящик, настоящий сундучок горничной, и отнес его в комнату направо, которую я выбрал для нее… для нас. На четырехугольном клочке бумаги, наклеенном на ящике, было написано по-французски: «Мадемуазель Франческа Рондоли, Генуя». Я спросил: – Вас зовут Франческа? Она не ответила и только утвердительно кивнула головой. Я продолжал: – Сейчас мы будем ужинать. Может быть, вы желаете пока привести в порядок туалет? Она ответила своим «mica» – словом, которое повторялось в ее устах так же часто, как и «Che mi fa?». Я настаивал: – После поездки по железной дороге так ведь приятно немного почиститься. Потом я подумал, что у нее, быть может, не было с собой необходимых женщине туалетных принадлежностей, так как мне казалось, что она в затруднительном положении или только что выпуталась из неприятного приключения, – и я принес ей свой несессер. Я вынул оттуда все находившиеся в нем туалетные принадлежности: щеточку для ногтей, новую зубную щетку – я всегда вожу с собой целый набор зубных щеток, – ножницы, пилочки, губки. Я откупорил флакон с душистой лавандовой водой и флакончик с new mown hay, предоставляя ей выбрать, что пожелает. Открыл коробочку с пудрой, где лежала легкая пуховка. Повесил на кувшин с водой одно из моих тонких полотенец и положил рядом с тазом непочатый кусок мыла. Она следила за моими движениями большими сердитыми глазами: мои заботы, казалось, нисколько не удивляли ее и не доставляли ей никакого удовольствия. Я сказал ей: – Вот все, что вам может понадобиться. Когда ужин будет готов, я скажу вам. И я вернулся в гостиную. Поль завладел другою комнатой и заперся в ней, так что мне пришлось дожидаться в одиночестве. Лакей то уходил, то приходил, принося тарелки, стаканы. Он медленно накрыл на стол, потом поставил холодного цыпленка и объявил, что все готово. Я тихонько постучал в дверь мадемуазель Рондоли. Она крикнула: «Войдите». Я вошел. Меня обдал удушливый запах парфюмерии, резкий, густой запах парикмахерской. Итальянка сидела на своем сундучке в позе разочарованной мечтательницы или уволенной прислуги. Я с первого же взгляда понял, что означало для нее привести в порядок свой туалет. Неразвернутое полотенце висело на кувшине, по-прежнему полном воды. Нетронутое сухое мыло лежало около пустого таза; но зато можно было подумать, что молодая женщина выпила по меньшей мере половину флаконов с духами. Правда, одеколон она пощадила, не хватало всего лишь трети бутылки; но она вознаградила себя неимоверным количеством лавандовой воды и new mown hay. Она так напудрила лицо и шею, что в воздухе, казалось, еще носился легкий белый туман, облако пудры. Ее ресницы, брови, виски были словно обсыпаны снегом; пудра лежала на щеках словно штукатурка и толстым слоем заполняла все впадины на лице – крылья носа, ямочку на подбородке, уголки глаз. Когда она встала, по комнате разнесся такой резкий запах, что я почувствовал приступ мигрени. Сели ужинать. Поль был в отвратительном настроении. Я не мог вытянуть из него ничего, кроме воркотни, недовольных замечаний или ядовитых любезностей. Мадемуазель Франческа поглощала еду, словно бездонная пропасть. Поужинав, она задремала на диване. Но я с беспокойством чувствовал, что приближается решительный час нашего размещения по комнатам. Решив ускорить события, я присел к итальянке и галантно поцеловал ей руку. Она приоткрыла усталые глаза и бросила на меня из-под приподнятых век сонный и, как всегда, недовольный взгляд. Я сказал ей: – Так как у нас всего две комнаты, не разрешите ли мне поместиться в вашей? Она ответила: – Делайте, как вам угодно. Мне все равно. Che mi fa? Это равнодушие укололо меня. – Значит, вам не будет неприятно, если я пойду с вами? – Мне все равно. Как хотите. – Не желаете ли лечь сейчас? – Да, я очень хочу спать. Она встала, зевнула, протянула Полю руку, которую тот сердито пожал, и я посветил ей по дороге в нашу комнату. Но беспокойство продолжало преследовать меня. – Вот все, что вам может понадобиться, – повторил я снова. И я самолично позаботился налить воды из кувшина в таз и положить полотенце около мыла. Потом вернулся к Полю. Не успел я войти, как он объявил: – Порядочную же дрянь ты притащил сюда! Я засмеялся: – Милый друг, не говори, что зелен виноград. Он прибавил со скрытым ехидством: – Смотри, дорогой мой, как бы не захворать от этого винограда! Я вздрогнул, и меня охватила та мучительная тревога, которая преследует нас после подозрительных любовных приключений, тревога, отравляющая нам самые очаровательные встречи, неожиданные ласки, случайно сорванные поцелуи. Однако я напустил на себя удальство: |