
Онлайн книга «Золотой дождь»
— Будьте любезны, мистер Кили, скажите присяжным, сколько стоит ваша компания? — В каком смысле? — переспрашивает он. — Я имею в виду чистую стоимость. — Это понятие расплывчатое. — Пусть так. Тогда загляните в этот финансовый отчет, посмотрите суммарную стоимость всех активов, вычтите из неё сумму пассивов, и назовите присяжным величину полученной разности. Она и составит чистую стоимость вашей компании. — Это не так просто. Я недоверчиво трясу головой. — Тогда, возможно, вы согласитесь со мной, что чистая стоимость вашей компании лежит в пределах от четырехсот до пятисот миллионов долларов? Уличать корпоративных чинуш во лжи выгодно вдвойне; мало того, что одного из них ловят со спущенными штанами, так ещё и следующий свидетель вынужден говорить правду. Кили ничего не остается, как повиноваться моим указаниям. Не сомневаюсь, что Драммонд всю плешь ему проел, пытаясь втолковать, что иначе нельзя. — Да, это вполне разумная цифра. Я согласен с вами. — Спасибо. Теперь ответьте, какова сумма наличных активов вашей компании? Вопрос застает противника врасплох. Драммонд встает и вносит протест, который Киплер отклоняет. — Ну, это трудно сказать, — мнется Кили, начиная, как я и ожидал, перечислять сложности оценки наличности такой огромной и разветвленной компании, как «Прекрасный дар жизни». — Полно вам, мистер Кили, вы — исполнительный директор. Вы отдали компании восемнадцать лет жизни. Вы владеете данными всех финансовых отчетов. Неужто вам не известно, сколько у вас денег? Кили лихорадочно листает страницы, а я терпеливо жду. Наконец он называет мне некую цифру, и я в очередной раз благодарю Макса Левберга. Извлекаю на свет божий собственный экземпляр и прошу Кили пояснить значение одного из так называемых «резервных счетов». Когда я подал иск на сумму десять миллионов долларов, финансисты «Прекрасного дара» тут же, не сходя с места, отложили эти десять миллионов в резерв для оплаты иска. Так они поступают при подаче любого иска. Деньги по-прежнему принадлежат компании, по-прежнему инвестируются и приносят барыши, однако числятся в пассиве. Таким образом, возбуждая многомиллионные иски, клиенты способствуют процветанию страховых компаний — те тут же заносят эти денежки в резервный фонд, а потом уверяют, что стоят на грани банкротства. И все вполне законно — комар носа не подточит. Такова уж эта отрасль с её закулисными интригами и крайне сомнительной бухгалтерией. Кили пускается в разглагольствования, пересыпая речь непонятными терминами. Он предпочитает запутать присяжных, но не сказать правду. Я допрашиваю его про суть ещё одного фонда, после чего мы переходим к остаточным счетам. Изымаемым. Затем — не изымаемым. Я сверлю его как жук-древоточец, чувствуя себя как рыба в воде. Основываясь на сведениях, которые почерпнуты из полученных от Макса Левберга документов, я подытоживаю цифры и спрашиваю, верно ли, что наличность, которой распоряжается компания, составляет около четырехсот восьмидесяти пяти миллионов долларов. — Если бы, — только и отвечает он, хохотнув. Никто в зале его веселья не разделяет. — А сколько у компании денег на ваш взгляд, мистер Кили? — Ну, не знаю, — пожимает плечами он. — Миллионов сто, наверное. Что ж, пока этого достаточно. В заключительном слове я набросаю основные выкладки на доске и сумею объяснить присяжным, где эти акулы скрывают свои денежки. Я передаю Кили копию компьютерной распечатки по заявлениям страхователей, чем вновь застаю его врасплох. Еще во время обеденного перерыва я решил отказаться от повторного допроса Лафкина, взамен направив главный удар на Кили. Тот мечет молящий взгляд на Драммонда, но адвокат не в состоянии его выручить. Кили — исполнительный директор, и ему сам бог велел помочь нам разобраться в хитросплетениях интриг собственной компании. Во вражеском стане наверняка рассчитывали, что я вновь вызову для дачи пояснений Лафкина, чтобы заставить его испить чашу до дна. Ан нет, я принимаю решение, что разлюбезный вице-президент уже испил свою чашу до дна. А то станет ещё выкручиваться и опровергать показания Джеки Леманчик. Нет уж, не бывать этому. — Вы узнаете эту распечатку, мистер Кили? Ее передали мне сегодня утром. — Да, разумеется. — Чудесно. Можете вы сказать присяжным, какое количество полисов на страхование здоровья выдала ваша компания в 1991 году? — Ну, точно я не помню. Сейчас проверю. — Он переворачивает страницы, берет одну, откладывает, берет следующую, и так до бесконечности. — Девяносто восемь тысяч плюс минус несколько сотен — это близко к реальности? — Вполне вероятно. Да, думаю, что это соответствует действительности. — А сколько заявлений на выплату страховых премий поступило в 1991 году по этим полисам? Повторяется та же тягомотина. Кили роется в распечатке, бормоча себе под нос какие-то цифры. Мне даже немного стыдно за него. Время идет, и наконец я подсказываю: — По моим сведениям, таких заявлений было примерно одиннадцать тысяч четыреста. Что вы на это скажете? — Что ж, это вполне похоже на правду, но я все-таки хотел бы удостовериться сам. — Каким образом? — Мне нужно ещё немного времени, чтобы ознакомиться с этими материалами? — То есть, искомые сведения там есть? — Думаю, что да. — А можете вы сказать присяжным, в скольких случаях ваша компания отказывала в выплате страховых премий? — Я бы и в этом случае предпочел сначала свериться с этими материалами, — поясняет Кили, обеими руками приподнимая распечатку. — То есть, и эти сведения там есть? — Наверное. Да, должны быть. — Очень хорошо. Тогда откройте одиннадцатую, а затем восемнадцатую, тридцать третью и сорок первую страницы. Кили так и делает. Он на все готов, лишь бы не свидетельствовать под присягой. Слышится потрескивание бумаги и шелест переворачиваемых страниц. — Верно ли, что искомое число составляет около девяти тысяч ста? — спрашиваю я. Кили мое возмутительное заявление шокирует. |