Книга Детство комика. Хочу домой, страница 15 – Юнас Гардель

Дети решают примеры из задачника «Привет, математика!».

Учительница садится поудобнее, смотрит в окно.

Напуганный Томас не отрывает взгляда от Стефана и Леннарта, которые о чем-то шепчутся. Учительница видит, что они шепчутся. Она видит это, не поворачивая головы от окна.

— Стефан и Леннарт! Если вам есть что сказать, то скажите вслух, чтобы весь класс слышал, — говорит она.

Стефан и Леннарт тут же замолкают.

— Я так и думала.

Со звонком учительница велит им отложить тетради.

Все тут же кидают свои тетради в ящики парт. Ее раздражает шум, но она решает улыбнуться.

— Ну что ж, теперь, как обычно, закончим нашу учебную неделю Веселым часом. Вашим часом.

Томас поднимает руку.

— Что, Томас?

Томас подходит к ней и что-то шепчет. Она отвечает вслух, слышит весь класс:

— Болит живот? Ну, не настолько, наверное, чтобы не остаться на последний урок — Веселый час к тому же, и вообще? Не верю. Ну вот, я так и думала. Так что иди сядь на место. Скоро тебе станет лучше.

Томас сокрушенно садится на место. Учительница потирает руки:

— Итак, Веселый час. Кто-нибудь что-нибудь подготовил?

Юха быстро поднимает руку. Учительница притворяется, что не видит его.

— Сценка? Викторина? Загадки? А? — произносит она все более просительным тоном.

— Я! — кричит Юха. — Я!

— А кто-нибудь еще?

Никто не поднимает руку. Учительница вздыхает.

— Ну и что ты приготовил на этой неделе?

— Сценка, в которой все роли исполняю я сам.

— Я так и думала, — опять вздыхает она, и вид у нее такой, будто ее тошнит. — Никто больше не хочет выступить, точно? Нет… Ну тогда давай, Юха.

Юха вылетает из-за парты и встает на подиуме перед доской. Он так захлебывается, что говорит почти бессвязно и проглатывает половину слогов. Каждую неделю Юха развлекает класс, выступая на Веселом часе. Это главное занятие в его жизни.

33

Сценки, которые Юха разыгрывает на Веселом часе

Жил, короче, один парень, его звали, не знаю, как его звали, но он, короче, пошел однажды к одному богатому старику спросить, нет ли для него работы, и старик сказал ему (низкий голос): «Хорошо, но только работай прилежно». (Высокий голос) «Да, господин, я буду работать прилежно». (Низкий голос) «Ну, тогда для начала надо вырезать узоры на оконных рамах!» (Высокий голос.) «Да, господин». И, короче, этот старик ушел, а парень стоит и лижет окна, а потом этот старик пришел и говорит (низкий голос): «Люди добрые, да что это ты тут делаешь? Надо было вырезать узоры на оконных рамах!» (Высокий голос) «Ой, а я думал, надо вылизать узоры на оконных рамах…»

(Тут Юха делает паузу, чтобы одноклассники посмеялись. Йенни смеется, но кроме нее — никто.)

(Низкий голос.) «Уф-ф! — сказал старик — Ну ладно, дам тебе еще один шанс — иди и принеси мне новую рубаху, но только стырь-ка ее где-нибудь!» (Высокий голос) «Хорошо, господин!» Топ, топ, топ, можно мне новую рубашку, топ, топ, топ, пошел обратно домой.

(Когда Юха изображает, как он режет что-то ножницами, учительница встает со словами: «Рассказывай, рассказывай, Юха, это очень интересно, только мне надо сходить по делам. Скоро вернусь!» Она принужденно улыбается и выходит, думая о том, что ничего тупее она в жизни не слышала. Она идет в лаборантскую и делает глоток из своей секретной фляжки.)

(Низкий голос.) «Но что это такое, о небо? Ты, кажется, совсем разозлил меня. Р-р-р-р!» (Высокий голос.) «Но, господин, вы ведь велели мне принести рубашку с дыркой где-нибудь!» (Низкий голос.) «Р-р-р! Я сказал тебе „стырь-ка где-нибудь“!»

— Понятно? «Стырь-ка где-нибудь», а не «с дыркой где-нибудь»!

— Не так было! — выкрикивает Эва-Лена на весь класс. — Старик сказал «стырь-ка ее где-нибудь».

Юха замирает.

— Нет, нет, — возражает он, — разве я так говорил?

— Конечно, так, — упрямствует Эва-Лена. Другие кричат, что она права. Юха краснеет.

Вскоре уже весь класс скандирует, отбивая такт:

— О-шиб-ся! О-шиб-ся! О-шиб-ся! Возвращается учительница и интересуется, из-за чего такой шум.

— Мне что, и отвернуться нельзя? — ноет она. Юха продолжает. Он всех ненавидит. Концовку он рассказывает без всякого энтузиазма. У него не осталось ни малейшего желания выступать. Если получается не смешно, сами виноваты. Так им и надо.

Учительница тихо садится за кафедру, случайно икает, подносит палец к губам, улыбается и делает вид, что внимательно слушает эту смешную историю.

Закончив, Юха поворачивается к ней в ожидании похвалы.

— А, ты все? — спрашивает она удивленно, как будто ее вдруг разбудили.

— Да. Все.

— А, ну да, было очень интересно, — произносит учительница, пытаясь поймать нужное выражение лица, — спасибо за прекрасную сценку!

Она изображает аплодисменты, попутно глядя на часы.

— Что ж, если никто больше ничего…

— Я приготовил еще одну, — бормочет Юха.

Улыбка учительницы застывает гримасой.

— Вот как! Замечательно! Ну, покажи ее скорее!

Она встает.

— Мне только нужно выйти по делам. Я скоро вернусь…

34

Уроки закончились, но Томас не решается идти домой. Он стоит, одетый, и смотрит в окно. На улице мартовская слякоть, серость, вечная зима — не погода, а тоска.

Дома его ждет мама, которой он никогда ничего не рассказывает, которая подтыкает ему перед сном одеяло и говорит, что ничего страшного нет.

Он не хочет ее расстраивать. Он не хочет говорить ей, что она ошибается.

Томас прижимается к теплой батарее. На нем его уродливый коричневый плащ и меховая шапка. Он смотрит в окно. Есть так много всего, о чем он никому не может рассказать, даже если бы кто-нибудь и спросил. У него дрожат губы. Томас — человек, которому страшно, у него есть все основания бояться, он тысячу раз убеждался в том, что у него есть причины для страха. Томас живет едва ли не дальше всех. До дома ему далеко-далеко. Где-то по дороге его поджидают Леннарт и Стефан, которые обещали, что поколотят его, как еще ни разу не колотили.

За то, что ему двенадцать лет, а он еще ни разу не трахался, и еще за то, что у него такой уродливый коричневый плащ.

А больше причин нет. Коричневый плащ, сшитый его мамой, не по вкусу Стефану и Леннарту.

Поэтому они и должны побить его, и поэтому Томас не смеет идти домой. Он стоит, прижавшись носом к окну, а туловищем — к батарее. Под одеждой течет пот, все уже чешется от жары. Он дрожит, потому что выхода нет.