Онлайн книга «Лужайки, где пляшут скворечники»
|
Я, наверно, что-то напутал в названии полка. Толком ни я, ни бабушка его не знали. Но на Вальдштейна это произвело впечатление. — Ух ты! Значит, у тебя придворные предки! — Да какие там придворные! За душой ничего, кроме звания! Прапрадедушку из-за бедности взяли в кадетский корпус на казенный кошт. Ну, то есть на бесплатное содержание… А в корпусе, вот там в самом деле виноватых драли почем зря. Хоть ты барон, хоть граф, хоть князь… — Это он сам тебе говорил? Я опять чуть не упал. — Вячик, да ты что! — Так я его впервые назвал по имени, машинально. И у Вячика странно, как-то вопросительно дрогнуло лицо. И я смутился. И торопливо заговорил дальше: — Он же мой прапрадедушка! Он умер сто двадцать лет назад! То есть погиб на дуэли. Какой-то офицер обидел женщину, и Лев Андронович дал ему пощечину… — Ой! Мне словно язык прижгло. Вспомнил, какой оплеухой наградил я в субботу Вальдштейна. Но он, видать, не вспомнил, слушал, приоткрыв рот. — Ну, а потом они стрелялись. И пуля попала прапрадедушке прямо в сердце… А сын его, отец моей бабушки, родился через месяц после дуэли… Они с матерью, Мартой Карловной, сперва очень бедно жили, но потом он стал студентом, выучился на инженера по строительству железных дорог, стал зарабатывать… И почти сто лет назад построил на свои деньги дом в нашем городе. Раньше-то они жили в Петербурге, а потом переехали сюда, когда здесь магистраль прокладывали… А этим летом дом сгорел, ничего не осталось. Только маленькая картина с видом дома. Да и у нее рамка обгорела наполовину… Вячик не стал расспрашивать про пожар. Может, не решился, а может, слышал про него от ребят. Он сказал: — Рамку ведь можно сделать другую. В точности такую же. — Такую теперь не сделают, старинная работа… — Ну, почему не сделают! Знаешь сад с фонтаном у центрального универмага? Там художники свои картины продают. А разные мастера — всякие свои изделия. Художественные. И там я видел одного, который деревянной резьбой торгует. Фигурки всякие, шкатулки, маски. И рамки тоже. Прямо как кружево. Я бывал, конечно, в этом сквере у ЦУМа, но резчика не помнил. Но не будет же Вячик врать, зачем ему это? — Я скажу бабушке… Но, наверно, такая рамка будет стоить не меньше телевизора. — Можно спросить, поторговаться… Я кивнул: можно, конечно. Мы были уже дома. У первого подъезда. — Ну вот, — неловко сказал Вальдштейн. — Я пришел. — Ага… Я тоже пойду. Пока… — И зашагал вдоль газона. И почувствовал: Вальдштейн смотрит вслед. Я оглянулся. Он и правда смотрел, не ступая на крыльцо. Тогда я сказал: — Вячик… — Что?! — У него это как-то звонко получилось, на весь наш длинный двор. — Ты не знаешь, эти мастера у ЦУМа каждый день торгуют или только по выходным? — Каждый! Но в выходные их там, конечно, больше… И тут я сказал прямо: — Давай я завтра зайду за тобой, когда в школу… — Давай! Я буду смотреть с балкона! Вон с того! И мы стали вместе ходить в школу. Мы привыкли друг к другу. Иногда казалось даже, что я знаю Вячика давно. Ему про меня, наверно, так же казалось. Потому что однажды он решился на откровенный вопрос: — Тебе нравится Пшеницына? «Рехнулся, да?.. Ничуточки не нравится!.. Тебе-то что?! А если да, какое твое дело!..» — запрыгало у меня в голове. Я вздохнул и сказал: — Да… А что? — Ничего. Рад за тебя, — сказал он. И тоже вздохнул. Это было в субботу (и все еще стояло лето). А в воскресенье мы с бабушкой поехали в центр, к ЦУМу. Там, в сквере с фонтаном, и правда были не только живописцы с их картинами. Разные мастера продавали множество изделий: коврики ручной работы, гипсовые фигурки, керамические вазы, кукол из цветного пластика, всякие сувениры из самоцветов и еще много чего. Толстый дядька держал даже большую модель фрегата. Нашли мы и резчика по дереву. Это был мужчина с короткой клочковатой бородой, но не старый. Приветливый такой, живой. Он торговал деревянными масками, гномами и баба-ми-ягами. Бабушка объяснила ему, что к чему, показала обгорелую рамку. Мастер ухватился за нее с интересом. — Да-а, работа… Повторить такую — дело сложное. Времени потребуется немало. — А денег? — откровенно спросила бабушка. Резчик почесал в бороде обгорелым углом рамки. — Я думаю, не меньше чем… — И назвал сумму. «Ого-го! Две зубные пломбы с хвостиком!» — прикинул я. Но, с другой стороны, и работа какая… — А в общем, видно будет, — решил мастер. — Вы, сударыня, сделайте любезность, через месяц навестите меня на этом месте. Или позвоните мне домой… Гоша, дай телефон. Рядом с мастером сидел грузноватый круглоголовый парнишка. Он был похож на Игоря Тулеева из нашего класса, только покрупнее. И этот Гоша привычным движением вынул из кармана пестрой рубахи бумажный билетик с телефонным номером. Протянул не бабушке, а мне, потому что я оказался ближе. Когда мы вернулись, мамы и отца не было, ушли к знакомым. В прихожей бабушка вдруг прижала палец к губам. — Тихо… Ты слышишь? — Нет, ничего не слышу. — Вот именно, — значительно сказала бабушка. Я понял: нет привычного тиканья! Часы в бабушкиной комнате остановились. Гири были подтянуты, но маятник висел неподвижно. Думаете, мы огорчились? Бабушка вся засветилась. А я прошептал: — Квася, да? — Неужели он здесь? Проказник… Я поставил к часам табурет, добрался до механизма. Нажал, где нужно. Качнул маятник. В этот момент я почти верил, что мохнатый Квасилий сидит за часами и лукаво слушает тиканье. Бабушка с удовольствием сказала: — Ну вот, все входит в свои рамки. Тогда я не выдержал. Потому что Квасилий — это хорошо, но все-таки… — Бабушка, давай заведем котенка! — Стоит подумать, — неожиданно охотно сказала она. — А ты не раздумаешь? Ты ведь не хотела никак… — Да. Потому что боялась, что придется опять хоронить беднягу. Но теперь-то, я надеюсь, кот меня переживет… — Опять ты про свое! Это у тебя любимая тема! Что за привычка все время говорить о помирании! — А что здесь такого? Это вполне естественно. — Ага, «естественно»! Если этого все время бояться, можно помереть раньше времени! — Нет, у меня «раньше» уже не получится. Это во-первых. А во-вторых, я вовсе этого не боюсь. — Уж будто бы… |