Онлайн книга «Голубятня на желтой поляне»
|
Матвей-с-гитарой был старший, его все слушались (кроме Маркони, разумеется). Он был спокойный, рассудительиый и умел извлекать из гитарных струн такую вибрацию, которую можно назвать звуковой радугой. Варя тоже была сдержанным и рассудительным человеком. Второклассники – они все разные, но в общем-то одинаково непоседливые: то прибегут, то умчатся. Они вели свою беспокойную жизнь. А Сеня Абрикос… Он был непонятный. То весёлый и любопытный, то вдруг сядет неподвижно и отключится, как перегруженный компьютер. И глаза странные. Словно он, Абрикос, вдруг оказался где-то далеко и потерялся так же, как маленький Кап… Иногда к этой компании прибавлялся совсем юный представитель человечества – Никита Персиков, Сенин брат. От роду ему было– год и восемь месяцев. В ясли Никита не ходил, воспитывали его дома. Этим занималась бабушка. Но она уехала на неделю в деревню, и все воспитательные задачи перешли на эти дни к Сене. Родители-то на работе. Вот Сеня и таскал братца с собой. Братец не был чересчур капризным, но по малолетству требовал постоянного внимания. Он всё время чего-нибудь хотел: “Х о чу пить… Х о чу на учки” (на ручки то есть; а тяжеленный ведь, потаскай такого!), “Хочу писать…” Хорошо ещё, если это “хочу” вовремя, а чаще бывало, когда уже штаны мокрые. – Наказанье ты моё, – постанывал Сеня. Но сильно брата не ругал: что возьмешь с малыша? Хоть и бестолковый, а родной. В “институте” Никите нравилось. То и дело он требовал: – Х о чу гхушку… – игрушку то есть. “Гхушек” было полным-полно. На полках и столах всякие приборы, блестящие штучки, катушки с проволокой, трансформаторы, конденсаторы, генераторы… Сеня, спросив предварительно Маркони, давал брату какую-нибудь безопасную штучку, и тот на время притихал. Но однажды Никита самостоятельно стянул с полки заряженный электролит. Этакую серебристую баночку с двумя штырьками. Все тихо беседовали, а Матвей звякал струнами и покачивал ступней в отвисшей босоножке. Никита с “гхушкой” подобрался к музыканту и коснулся штырьками его голой пятки. Матвей уронил гитару и с воплем взлетел под крышу. Минут пять все, даже Маркони, вповалку лежали от хохота. А Матвей по-обезьяньи висел на верхней балке и плачущим голосом рассказывал, каким уголовником станет Никита, когда вырастет. Кап ничего не понял в этой истории. Когда успокоились, он спросил через “Сверчок”: – Матвей, тебе неприятно? – Ещё бы! – “Ещё бы” это значит “да”? – Вот именно! – Тогда почему все обрадовались? Народ на чердаке притих. Как объяснить инопланетянину странности человеческой психики? Наконец Матвей хмуро растолковал: – Потому что могло быть ещё хуже: если бы это чучело ткнуло не меня, а себя… Сеня виновато засопел и запоздало дал Никите воспитательного шлепка. – Хочу гхушку, – сказал неисправимый Никита. Сеня сунул брату бобину от магнитофона, а сам задумался. Присел на чурбак и стал смотреть перед собой – словно в какое-то ему одному видное пространство. “Может быть, у него тоже любовь? – подумал Кап. – Ему грустно”. Кап уже умел читать человеческие настроения по глазам, хотя у него самого глаз не было. Порой, чтобы хоть немного походить на здешних жителей, Кап вытягивал из себя пять отростков: круглый – голову и четыре длинных – ручки и ножки. И в таком виде сидел на краю банки. Но этого не замечали. Как им, людям, разглядеть в подробностях такую кроху? Искорка горит – вот и всё… А Кап настолько привык жить среди ребят, что иногда у него в сознании менялись масштабы. Казалось, что чердак не так уж велик, а ребята – почти одного роста с ним, с Капом. Особенно когда завязывалась беспорядочная, прыгучая такая беседа, которая называлась “трёп”. Вот как сегодня, например: – Кап, а вам двойки ставят, если урок не знаете? Капу было известно, что такое “двойка”. – Не-а, не ставят. В угол могут поставить… – Откуда у вас там углы, в тучах-то? – Ну, не в такой угол, как здесь, а в магнитный. Из него никуда не денешься, пока не выучишь… Торчишь там, а тули-ббуба висит над душой и долбит: “Учи, учи, а то вырастешь и никакой пользы от тебя…” – А много предметов в вашей школе? – Ага. Куча. – А какой самый главный? – Главный… Я не знаю, как одним словом сказать. – Ну, скажи несколькими. – Это… взаимодействие сбалансированной системы живой капли с магнитно-силовой структурой планетарного и космического пространства… – Ну-у, Кап, ты даёшь! – Помудрёней, чем Маркони… – Не урок, а диссертация… – Ой, подождите!. – Кап взбрыкнул прозрачными ножками. – Можно проще: “Как жить в окружающем мире”! – Кап, а в дальний космос вы часто летаете на экскурсии? – Каждый год. Это по программе… Такого понятия “дальний космос” у нас нет. Что дальний, что ближний – это всё равно. Пространство прокалывается в один миг… – Вашей тули-ббубе, наверно, здорово попадёт за то, что ты потерялся… Кап сразу начал печалиться: – Дело не в том, что попадёт. Она ведь переживает ужасно… Видимо, хватились меня слишком поздно, а координаты Земли тули-ббуба не отметила в памяти. Мы ведь залетели сюда на минутку, случайно… Теперь, небось, ищут по всей Галактике… – Ты, Кап, не унывай, – сказал Матвей. – Скоро Маркони отыщет ваше Лау-ццоло, и полетишь домой. Только нас там не забывай… – Нет, я никогда… Матвей… А ты уже сочинил песенку про мою планету? – Не совсем… – Ну, спой хоть “не совсем”. Матвей начал наигрывать, потом запел тихонько: Почему-то этим летом
Я грущу невыразимо.
Снится, снится мне планета
Под названьем Ллиму-зина
(Вы не путайте с машиной).
К небу подниму лицо я —
Вижу радуги и тучи.
Светит, светит Лау-ццоло
Среди дождиков летучих
(И они там все живые)…
Он был вообще-то даже хмуроватый на вид, семиклассник Матвей Шапников. Но песни умел сочинять хорошие, улыбчивые… Матвей прихлопнул струны, слегка насупился. – Вот… А дальше ещё не придумал… Маркони, сколько ты ещё будешь возиться со своими картами? Кап уже извёлся от нетерпения, да и мы тоже. Маркони буднично сказал: – Всё готово. Остальное от тебя зависит, Кап. Ближайшие-то окрестности вокруг Лау-ццоло помнишь? Я буду участок за участком показывать, а ты смотри внимательно, узнавай… |