Онлайн книга «Голубятня на желтой поляне»
|
— Сейчас принесу! Может, если сразу принести, не будут сильно воспитывать? Я мчался к станции, а футляр колотил меня по ноге и царапал бронзовым уголком. Я не обращал внимания. Но перед вагоном я отдышался. Заправил майку. Принял спокойный и независимый вид. В "Курятнике" всё было по-прежнему. Ерёма чертил, Янка и Юрка о чём-то разговаривали. Они посмотрели на меня виновато. Глеб настраивал карманный телевизор. Я небрежно сказал Глебу: — Дома ворчат: почему долго машинку не несу. Придётся забрать… — Конечно, бери! Мне Ерёма на свалке нашёл какую-то, скоро наладит. — Завтра налажу, — отозвался Ерёма. Глеб озабоченно спросил: — Гель… А тебе не попало? Может, мне пойти с тобой, объяснить? — Да вот ещё… Привыкать мне, что ли? С тяжёлой машинкой я спустился с подножки. Глеб, Юрка и Янка стояли в раздвинутых дверях "Курятника". Между Глебом и Юркой просунул голову Ерёма. Глебу и Ерёме я сказал: — Пока. И пошёл. Почти сразу сзади затопали. Это догнали меня Юрка и Янка. — Гелька, ну ты чего? — сказал Янка. — Не обижайся. — Ты здесь ни при чём, — ответил я. — Гелька всегда так, — хмыкнул Юрка, но я уловил в его словах виноватость. — Сам наплетёт что-нибудь, а потом дуется на всех. — Наплетёт?! Что я наплёл? — А про склад? Мы о деле говорили, а ты шуточки начал дурацкие… — Шуточки? Там на самом деле якорь! Настоящий! — Ну… тогда объясни толком. — Ага, теперь "объясни"… С минуту мы шли молча. Они — виноватые, я насупленный. Наконец Юрка сказал: — Давай я коробку за ту ручку понесу. Вдвоём легче. Я дал. Помолчал ещё немного, а потом рассказал про якорь. Зимой, перед каникулами, меня выставили с урока танцев, и я болтался в коридоре. Там наткнулась на меня наша директорша Клара Егоровна. Ругать не стала, а сказала : — Гелюшка, выручи. Столько дел, народу не хватает, съезди с нашим Сан-Дымычем на склад за игрушками для ёлки. Он один не управится. Я обрадовался. Завхоз Александр Вадимович нас, мальчишек, любил. Он был старенький, мы его звали Сан-Дымыч и всегда ему помогали. Сан-Дымыч вызвал с автостанции фургончик, и мы покатили. Склад ёлочных игрушек находился в старой церкви. Внутри горели тусклые лампы и было холодно, изо рта шёл пар. Пока Сан-Дымыч с начальником склада выбирали коробки, я оглядывался. За штабелем ящиков я увидел наклонный столб с кольцом и тяжёлой цепью. Полез туда. И оказалось, что столб и кольцо — верхняя часть могучего трёхметрового якоря! Якорь стоял в кирпичной нише. Даже не стоял, а был прислонён к боковой стенке. Под ним темнела чугунная плита с выпуклыми буквами. Я сел на корточки и с трудом прочитал: Флота Капитанъ и Кавалеръ fедоръ Осиповичъ Ратмановъ 1 iюля 1753 года — 2 августа 1832 года - Онъ трижды плавалъ во кругъ свhта и много разъ могъ погибнуть въ морh, но судьба уготовила ему послhдний прiютъ въ родномъ городh. Миръ праху твоему, Капитанъ и Командиръ Я потрогал буквы: они были очень холодные, над ними таял пар от моего дыхания. Потом я погладил холодный якорь. Может быть, его взяли с корабля, на котором в давние времена ходил в плавания Флота Капитан Ратманов. Мне стало жаль капитана Ратманова, хотя жизнь он прожил долгую и, конечно, интересную… Дома я рассказал про старинную могилу бабушке и тёте Вике. И они впервые поссорились при мне. Бабушка сказала, что это безобразие — превращать в склады памятники старины. Тётя Вика работала как раз в Городской комиссии по наблюдению за культурными ценностями. Она стала быстро объяснять, что склад — это временно. Все исторические здания взяты на контроль, надёжно законсервированы и со временем будут реставрированы. Просто пока не хватает времени и средств. Бабушка заявила, что поменьше надо тратить денег на всяческие колоссальные авантюры вроде сверхглубокой скважины или проекта СКДР. Планету ковыряем насквозь, к звёздам летаем, а в обычной жизни порядка нет, не было и не будет… Тётушка сказала, что планету она не ковыряет и никуда не летает. Даже в отпуск. Потому что те, кто занимаются всеми этими сверхглубокими бурениями, имеют привычку вызывать к себе жён, а детей оставлять родственникам: воспитывайте… Тут они спохватились и погнали меня спать. А старую церковь с могилой я с тех пор называл про себя Капитанской. Когда я кончил рассказывать, мы были уже совсем помирившиеся. Юрка сказал: — Значит, завтра в десять, в парке у самолёта. Я прихвачу напильник. — Ага! Приду! — кивнул я. И ошибся. Назавтра меня ожидало совсем другое. Только я вернулся с машинкой, как на меня упало новое несчастье. Тётка Вика поставила меня перед собой и долго смотрела суровыми и печальными глазами. В ушах у неё качались подвески из фальшивых марсианских кристаллов. Тётка Вика сказала: — Были времена, когда провинившихся мальчишек воспитывали не так. Тратили гораздо меньше слов… Я пока не стану применять старые способы, но и разговоров с меня довольно. Сейчас ты отправишься в свою комнату и в течение трёх дней будешь размышлять о себе и своих поступках. А уж потом побеседуем… В эти дни из комнаты никуда!.. Кроме туалета. Я посмотрел на бабушку. Она поджала губы и развела руками: допрыгался, мол. И я отправился на "отсидку". Оправдываться я не умел. Каяться и просить прощенья не умел тоже. Утром я с горькими мыслями сидел на подоконнике. И с надеждой. Думал: Юрка с Янкой увидят, что я не пришёл, и прибегут ко мне сами. Может, хотя бы посочувствуют. Они пришли, но только после обеда. Появились у меня под окном. Юрка сказал как ни в чём не бывало: — Проспал, а теперь торчишь в окошечке, как красна девица? — Дубина ты. Тётка не пускает. За машинку. Юрка свистнул. Потом предложил: — Сбеги. Нет, на это я не решался. И дело не в том, что после будет ещё хуже. Просто… ну, не мог я. Всё-таки тётя Вика — она тётя Вика, она меня с младенчества воспитывала, я привык её слушаться. То есть я часто не слушался по мелочам, спорил, но нарушить вот такой приказ — это будто в себе что-то сломать. |