Онлайн книга «Давно закончилась осада...»
|
— А идите-ка к свету, господа хорошие, — непонятным тоном пригласил старик. Оська и Норик побрели на середину кельи. — Поворотись-ка, сынку… — Старик тяжелой рукой крутнул Оську. А потом и Норика. — Ну, ясно, что сверху. Вон сколько всего собрали на себя с цепи. Акробаты, будь вы неладны. Одно расстройство с вами… Не понять, сердито он говорил или просто так. Ровно как-то, без интонаций. Оська и Норик переминались. Под ногами теперь были не камни, а половицы. Старик отошел к стене. Она была увешана корабельными фонарями, спасательными кругами, мотками тросов разной толщины. Есть там короткие с узелками?.. Старик со скрипом открыл железный шкафчик, зашарил в нем. Сказал, не оглянувшись. — Ты, желтенький, давай-ка снимай штанишки. Норик часто задышал. — А я… после него, да? — с печальным пониманием уточнил Оська. — У тебя разве тоже порваны? — Старик обернулся. В заскорузлых пальцах его была граненая игла с похожей на шпагат нитью. Видать, парусная. — У меня… да, — тут же нашелся Оська. — Только чуть-чуть, у кармана. Я сам зашью, дома! Норик обрадованно выбрался из штанов, отдал их старику. В плавках и рубашке отошел к камину. Затанцевал там, потирая ссадины. Старик сел на табурет, надел желтую материю на растопыренные пальцы. — Распорол, однако… Ну, ладно, тонкой работы не обещаю, а прочность будет с гарантией. — И заработал изогнутой иглой-великаншей. Странно: не ругал, не грозил, не упрекал. Или это еще впереди? Оська осторожно спросил: — А почему внизу решетка? Раньше не было. — От ворья решетка, — подтвердил старик догадку ребят. — Повадились нехристи. Вы, небось, наверху сами видели двери-то… Жулики, они всегда снизу лезут. Кто сверху, по цепям, тот без корысти. По глупой своей лихости или по другим причинам, но не для наживы… — Мы не по лихости, — негромко сказал от камина Норик. Старик вскинул на него от шитья глаза. — Глянь-ка сколько царапин у тебя. Высветились на огне. Ну, герой… — И Оська тоже, — сказал Норик. — Похоже, что тоже… Ты, значит, Оська? — Старик обернулся. — Да. А он — Норик. — Ну и ладно. А я Иван Сергеич, как Тургенев, который про Муму написал. А чаще Сильвером кличут. Слыхали, небось? — Слыхали, — признался Оська. — А почему Сильвером? — спросил Норик. — “Острове сокровищ” читали, небось?.. Ну вот. По причине одноногости, значит. — И он деревянно притопнул правой, явно неживой ступней. Оська и Норик виновато молчали. — Норик, ты вот что. Возьми-ка из шкафчика зеленый бутылёк. Намажь все ранения себе и другу. Там такая жидкость лечебная… — Щипучая, наверно, — безразличным тоном заметил Оська. — А вот и нет. Не щипучая, не жгучая. Этот рецепт я специально для внучки составил, когда вот такая была, — Старик поднял над коленом ладонь с иглой между пальцами. — Не хотел, чтобы кроха роняла слезы, когда болячки мажут. Я ее, боль-то, и сам не переношу. Даже самую малую. С той поры, как ногу оборвало… — На войне, да? — тихо спросил Оська. — Не на войне, после уж… Был такой, как вы. Пацаны отыскали в бункере круглую железяку и давай расковыривать. Думали, коробка с патронами, а оказалась мина… Ума-то не было… Двоих на месте положило, а мне вот ногу напрочь, по щиколотку… Старик, видимо, не впервые рассказывал свою историю. Говорил спокойно и все махал иглой. — Такое вот дело… Говорят, что при этих случаях шок бывает и человек сперва боли не чувствует. Какое там “не чувствует”. Помню, я аж задохнулся от нестерпимости и в глазах краснота. Хорошо, скоро в бессознательность впал. И очнулся уж в госпитале, после операции… С тех пор вот и не терплю ничего болезненного, просто аллергия на это, выражаясь по-научному. И другим никакой боли не желаю… Оська и Норик мазали ссадины маслянистой жидкостью. Она и правда не щипала, холодила только. Норик сказал с виноватостью: — А говорят, что вы линьками тех, кого поймаете… Вот болтун! Напрашивается, что ли? Старик перекусил нитку. — Держи работу… Мало ли что про меня говорят. Это потому, что я сам велю так говорить. Тем велю, кто здесь побывал. Чтобы другим неповадно было… Потому немногие и лазают. За все время десятка полтора было таких героев. В основном тех, кто у Николы Чудотворца просил что-то заветное… Вы ведь, наверно, с тем же, а? — С тем же, — шепнул Норик, натягивая штаны. И спохватился: — Спасибо. Крепко так зашито. љ— Носи на здоровье… А с какой просьбою к Николе спустились, я не спрашиваю. Не каждый скажет. Главное, чтобы сбылось. Дай вам Николай Угодник удач… Да, ничуть не свирепый был Сильвер. Наоборот. У Оськи даже в глазах защипало. Сильвер спросил: — Чайку хотите? Чай у легендарного Сильвера — это разве не заманчиво? Еще одно приключение. Оська глянул на часики. Солнце заходит в семь, а была только половина шестого. — Конечно хотим! Норик, время еще есть. — Да. — Вот и ладно. А то гости у меня не часто, больше все один… Сильвер выставил на дощатый стол три щербатые фаянсовые кружки. Вышел куда-то и скоро вернулся с булькающим чайником — синим с черными оспинами отбитой эмали. Прямо на доски высыпал из холщового мешка крупные сухари. Белые и черные вперемешку. Стукнул о стол стеклянной сахарницей с кусками рафинада. — Ну, давай к столу, босоногий экипаж. — Мы свои башмаки наверху оставили, — оправдался Оська за себя и за Норика. — Понимаю… А я вот босиком постоянно гулял. До десяти годов, когда случилось это… До сих пор снится порой, что мальчишка я и бегаю по берегу, ракушки ищу. И будто камушки колют ногу, которой нет уже полвека… Ну, садитесь, садитесь. Оська впервые в жизни пил чай вприкуску. Норик, кажется, тоже. Колотые куски сахара надо было макать в кружку, а потом сосать их. Вкуснотища такая! Старик макал и сухари. А Оська и Норик с треском кусали их сухие — зубы-то крепкие. И поглядывали по сторонам. В углу белела зачищенным деревом коряга с вырезанными головами Горыныча. На стенах среди канатов и фонарей висели деревянные маски. Смешные и страховидные. И всякие фигурки. — Иван Сергеич, это вы сами вырезали? — не сдержал любопытства Норик. — Кто же еще… Я ведь с малолетства-то хотел в моряки, как вся наша ребячья братия тогда. Ну, а после того случая какая служба? Рыбачил, правда, в артели, яличником был в Большой бухте, когда катеров еще не хватало. А потом вот увлекся этим занятием, деревом. Удивительное, скажу вам, искусство, когда в него вникнешь. Скульптуры для парков и скверов вырезал, рамы для картин. А особое дело — иконостас в этой церкви. Сам до последнего узора все придумал, сам все резал из разных пород. И раму особую для чудотворного образа — тоже. С той поры и прикипел, можно сказать, к этой церкви, определился то ли в сторожа, то ли в старосты. Хотя, по правде говоря, по молодости особо верующим не был… |