Онлайн книга «Звезды под дождем»
|
Журка поднял глаза: — Потому что Бердышев обругал отца Брандуковой… — сказал он негромко, но, кажется, без дрожания в голосе. — Вот как! — язвительно воскликнул Виктор Борисович. И тут же торопливо вмешалась Маргарита Васильевна: — Но послушай, Журавин, разве это правильно?.. Виктор Борисович, не волнуйтесь, у вас же сердце!.. Скажи нам, Журавин, разве можно в ответ на слова, которые тебе не понравились, пускать в ход кулаки? Да еще так дружно и остервенело? Она говорила спокойно, почти ласково, и Журка немного осмелел: — Когда как… — Что значит "когда как"? — Голос у нее слегка ожесточился. Когда четверо на одного, на беззащитного товарища — можно? Тут и нервы позволено распускать, и руки? А если кто-то сильнее или взрослее, вы бы, наверно, вели себя с ним сдержаннее. Разве не так, Журавин? А? Журка пожал плечами. — Не знаю… — Нет, знаешь! Со мной бы ты, наверно, не стал драться, если бы даже и обиделся. А? "Мелет чепуху какую-то " — с досадой подумал Журка. И сказал устало: — С женщинами не дерутся… — Ах вот что! — опять взвизгнул Виктор Борисович. — Ты нахал! Дерзкий мальчишка! Значит, если бы Маргарита Васильевна не была женщиной, ты мог бы кинуться в драку? На своего наставника? На пе-да-гога? Может быть, ты кинешься на меня? "Что ему надо?" — тоскливо подумал Журка. В классе стало тихо. Видимо, вопрос завуча озадачил всех. И вдруг поднялся Сашка Лавенков. Сказал ясно так и ровно: — Нет, ему на вас нельзя. Вот если наоборот — другое дело. — Что? — озадаченно спросил Виктор Борисович. — Что наоборот? — Я говорю, что вам, наверно, можно, — разъяснил Сашка, и в голосе его прорезался негромкий звон. — Возьмите его за ухо и головой о дверь. Как Вовку. Было тихо, а стало еще тише. Виктор Борисович шелестящим шепотом сказал: — Что? Как ты смеешь? Какой Вовка? — Мой брат. Лавенков из третьего "Б", — разъяснил Сашка. — Вы, конечно, уже забыли. Он вчера бежал по коридору, а вы его за ухо хвать и в учительскую поволокли. И лбом о косяк. Виктор Борисович коротко задохнулся: — Ты… Ты… Это чудовищная клевета! Это… Ин-си-ну-ация! — Я не знаю, что такое эта ин… си… В общем, не знаю, — холодно ответил Сашка. — Только Вовка никогда не плачет, а вчера пришел со слезами. И ухо болит до сих пор. — Ты лжец! — Нет, — сказал Сашка. Он стоял прямой, спокойный. "Он совсем не боится, — подумал Журка. — Потому что у него есть брат. Он заступается за брата. Не страшно, если за брата… или за сестру…" И Журка сказал: — Лавенков не врет. Он вообще никогда не врет. Он командир нашего отряда. Виктор Борисович дернул головой с гладкими бесцветными волосами и тонким пробором. Глянул не то на Журку, не то сквозь него и повернулся к Маргарите. — Всем! — сказал он с частым придыханием. — Всем! Вот этим… и ему… — Он ткнул в Лавенкова. — За третью четверть поведение "неудовлетворительно"! Всем! Я доложу сейчас директору! Он почти бегом заспешил к выходу — маленький, худой, похожий на мгновенно состарившегося мальчика — и со стуком закрыл за собой дверь. — Достукались, — горько сказала классу Маргарита Васильевна. Пять "неудов" за четверть. Прекрасные показатели! Как ты думаешь, Лавенков? — А почему пять? — Лавенкова, кажется, ничуть не тронул грозящий "неуд". — Бердышев, значит, ни в чем не виноват? Так и отсидится? Все повернулись к Тольке. Он сидел, хлопая белыми ресницами. Будто хотел сказать: "А я-то при чем?" — Разберемся и с Бердышевым, — неуверенно пообещала Маргарита Васильевна. — А Лавенкову за что "неуд"? — спросил Журка. — За безобразную грубость! — отрезала Маргарита. — А-а! — протянул Димка Телегин. — Это значит, Санька сам таскал своего брата за ухо! А свалил на Виктора Борисовича. — Телегин! Ты тоже хочешь заработать? — А я не боюсь, — весело заявил Димка. — Подумаешь, поведение снизят. Пять лет впереди, сто раз еще исправлю. — Это у тебя-то пять лет впереди? С такими-то замашками? Кто тебя возьмет в девятый класс? Как миленький отправишься в ПТУ. — А что ПТУ, штрафбат, что ли? — спросил Митька Бурин. — В некоторые училища конкурс, как в институты. — В такие училища, дорогой мой… — начала Маргарита, но тут открылась дверь, и все вскочили: вошла директор Нина Семеновна. — Садитесь, садитесь, ребята… Маргарита Васильевна, говорят, что-то веселенькое выкинули наши детки, а? Она была добродушная, уверенная, не умеющая волноваться. А Маргарита заволновалась, как школьница: — Да, Нина Семеновна, к сожалению. Вот эти… Сначала драка, потом… — Знаю, знаю. Это и есть заводилы? Смотрите-ка, даже девочка. Ну и петухи… — Виктор Борисович требует снизить им оценку за четверть, — зло, но неохотно произнесла Маргарита. Понятное дело — ей самой не хотелось, чтобы класс терял показатели. На добром, домашнем лице Нины Семеновны проступила полуулыбка. — Ну, это мы посмотрим. До конца четверти далеко, может быть, они исправятся. А, орлы? Она, кажется, ожидала радостных обещаний, что да, исправятся. Но шеренга хмуро молчала. И Лавенков молчал. Однако это не обескуражило Нину Семеновну. — Исправятся, — решила она. — А вы, Маргарита Васильевна, понаблюдайте. Разберитесь. Побеседуйте, если надо, с родителями… Журка и Горька проводили Иринку до троллейбуса. Сначала шли молча. Потом Горька рассмеялся: — А Бердыш-то ничего не понял! — Что не понял? — удивился Журка. — Он же ничего не знал про передачу, точно вам говорю… У него просто привычка такая: отругиваться. Не помните, что ли? Ему скажешь: "Ты дурак", а он: "Как твой папа" или "А у тебя мама горбатая"… "А ведь верно", — подумал Журка. — Все равно. Так ему и надо, — сказала Иринка. — А Грабля-то как вскинулся! Я даже не ожидал, — вспомнил Горька. Журка тоже подумал о Грабле, а потом о всей компании Капрала. И о самом Капрале. Было жаль его. Хоть и виноват, а все равно жаль. Потому что не забыть, как он шел рядом и укрывал Журку своей курткой. Но Журка не сказал об этом. Горька все равно не поймет. Он после той истории с бутылкой только плюется, услышав про Капрала. А Иринка поймет, но вспомнит, что Капрал затеял драку, когда был пьяный. И, значит, про отца вспомнит… Журка сказал озабоченно: — Как бы Маргарита и правда не пошла к родителям… |