Онлайн книга «Звезды под дождем»
|
— Простите, товарищ директор, но о моих просчетах… — взвинченно перебила Эмма Львовна. — Одну секунду. Я сказала "допустим". Но посуди сам, Журавин, разве режиссер Кергелен хотела кого-то сознательно обидеть? Зачем ей это было нужно? — Ей нужны были выразительные кадры, — дерзко сказал Журка. Потому что в его памяти как бы размоталась вся лента передачи. И снова он увидел залитое слезами, измятое лицо женщины, услышал ее беспомощный голос: "Я же его люблю, он же сыночек мой…" И теперь он четко знал, что это было лицо Валеркиной матери… — Ей кинокадры, а людям горе. Ни над кем, даже над виноватыми людьми, нельзя так издеваться, — уже совсем бесстрашно проговорил Журка. — Журавин, Журавин, — изменившимся голосом произнесла Нина Семеновна. — Ты позволяешь себе лишнее. — Тогда отпустите меня домой, — тихо попросил Журка. — Домой — это невозможно. Ты смеешься? А спектакль? Ты должен сниматься, это твой долг. Понимаешь? Долг. — Нет. Виктор Борисович, Маргарита Васильевна и завуч Алла Геннадьевна качнулись к нему. Директор остановила их движением ладони. — Журавин… Здесь собрались десять взрослых людей. Опытных, знающих свое дело и, уверяю тебе, неглупых. И все говорят тебе: "Юра, ты ошибаешься". Почему ты не можешь нам поверить? Почему ты, еще мальчик, считаешь, будто ты прав, а все взрослые не правы? У Журки заболела голова, словно опять зажглись рефлекторы. И он сказал сквозь эту боль: — Взрослые, конечно, всегда правы. Но я еще не взрослый. Зачем мне эта ваша правота? — Я тебя не понимаю. — Брандукова не стала бы сниматься, если бы узнала, кто режиссер. А я, значит, должен быть предателем? — Но Брандукова уехала во Владимир. — вмешалась Маргарита Васильевна. — Она никогда не увидит этой передачи! — Если не увидит, значит, можно? — сказал Журка. И услышал резкий короткий смех. Это зло и непонятно засмеялся у кулисы Горька. — Но кто же виноват, что все так сложилось! — воскликнула Маргарита Васильевна. — Нельзя же из-за одного случая срывать общее дело! Теперь с Брандуковой все равно ничего не исправить! Что же делать? Журка не знал, что надо делать. Но он точно знал, что делать не надо. Не надо сниматься. — Я пойду? — спросил у Нины Семеновны Журка. — Никуда ты не пойдешь! — Она крикнула это уже без всякого добродушия. — Довольно комедий! Эмма Львовна, у вас все готово? Сейчас будем начинать! — Нет, — сказал Журка. И увидел, как внизу у сцены ходит взад-вперед незнакомая седая дама (наверно, тоже с телестудии). Она ходила, держалась за виски и повторяла: — Немыслимо. Немыслимо. Какой-то мальчишка… Это не позволяют себе заслуженные артисты… — Наверно, он думает, что передача нужна мне, — с резкой насмешкой произнесла Эмма Львовна. — Да объясните вы ему, что передача нужна тысячам зрителей. Нужна вашей школе. Людям нужна! И объясните ему, что простаивает техника! Из-за него. Он знает, во сколько обходится минута простоя телевизионной аппаратуры? А если студия предъявит счет его родителям? Они же не расплатятся всю жизнь! Голова перестала болеть, но слегка кружилась. И было все как во сне, когда снится бой и очень обидно, что ты в этом бою один и не сможешь победить. Но это был не сон. Журка сказал: — Сам расплачусь, если надо. — Вы посмотрите! — воскликнула завуч Алла Геннадьевна. — Какой миллионер! Ты что, наследство получил? — Да, — сказал Журка и подумал, что пусть. Дедушка не обиделся бы за книги. Он же сам писал: надо делать по-своему, если считаешь, что прав. Откуда-то издалека, из зала вдруг дошел до сцены спокойный и молодой голос: — Зачем пугаете мальчишку? Кто его заставит платить? Он же не подписывал договор, чтобы сниматься… Журка бросил взгляд в сторону телекамер и опять увидел курчавого оператора. — А вас, Кошкарев, кто просил вмешиваться? — зло сказала Эмма Львовна. — Ваше дело — вспомогательная съемка. — Если бы только это… — ответил оператор Кошкарев. — Защитники нашлись… — бросила Эмма Львовна. — Защитники не помогут, — сухо отозвалась Нина Семеновна. — Журавин должен понимать, что он срывает работу целой организации. Это как минимум стоит неудовлетворительной оценки по поведению за весь учебный год. И соответствующей характеристики. Журка вспомнил Димку Телегина и сказал: — Впереди еще пять лет, исправлю. — Но ты, дорогой мой, не исправишь другого! — вмешалась завуч Алла Геннадьевна, которая ведала внеклассной работой. — Тебя вышибут… да-да, именно вышибут из пионеров! — Очки ее, похожие на свадебную эмблему, торжественно засверкали. — За что?! — крикнул Журка. — Что я сделал? Воровал или хулиганил? Или предал кого-нибудь? Просто сниматься не хочу! — Вот за это и будешь исключен… — А вот и не буду! Отряд не даст! А без отряда нельзя. — Отряд проголосует, как нужно… — А я галстук не отдам. Зубами вцеплюсь. — Цепляйся, цепляйся. Доцепляешься… до колонии. — Что вам от меня надо? — сказал им всем Журка. — Все равно я не буду сниматься. — И вдруг он заплакал. Неожиданно для себя. Все сильнее и сильнее. Неудержимо. Сел на диванчик, на котором недавно сидела Нина Семеновна. Прислонился щекой к покрашенному бронзовой пудрой подлокотнику. Стало тихо-тихо. Журка слышал только свои всхлипы. Потом кто-то сказал чуть виновато: — Ну вот, сам себя довел… — Какая съемка, когда он в таком состоянии — негромко и досадливо произнесла Эмма Львовна Кергелен. И совсем тихо (наверно, думая, что Журка не слышит) возразила ей Маргарита: — Да поймите вы, что дело не в передаче. В нем дело. Если мы его сейчас не сломаем, что будет потом? В шестом классе, в седьмом, в восьмом? То, что он делает, — неподчинение. Для школы это хуже хулиганства и воровства. — Но вы его уже сломали, — пренебрежительно сказала Кергелен. "Да? — подумал Журка. — Черта с два…" Они решили, что если он плачет — значит, готов. Но слезы сами по себе, а он сам по себе. Он всхлипнул еще раз, встал, вытер ладонями мокрые щеки со следами бронзового порошка и упрямо спросил: — Можно мне идти домой? Нет, его не пустили домой. Виктор Борисович закричал, что надо немедленно вызвать родителей. — Они на работе, — сказал Журка. Алла Геннадьевна подвела Веронику Григорьевну. — Посмотри ей в глаза! Посмотри, посмотри. Она писала пьесу, старалась. А ты… Вероника Григорьевна, скажите ему! |