Онлайн книга «Оранжевый портрет с крапинками»
|
Фа-Дейка опять уколола тревога. Тоскливая, смешанная с неясным страхом. Но отозвался он с рассеянным видом: — Думаете, он скажет? Воины гоготнули. Командир тоже не сдержал усмешку: — Волки умеют развязывать языки даже заржавелым от шрамов тауринским начальникам, которые не боятся ни ядовитых игл, ни раскаленного железа. А этот — сопливый мальчишка, даже меньше вас… О, простите, сет! Сотник испуганно наклонил голову, но насмешливый огонек в похожих на коричневые лампочки глазах не погас. Фа-Дейк глянул в эти глаза и смотрел в них, пока не заставил сотника потупиться. Теперь Фа-Дейк был просто сет иттов, в нем не осталось ничего от четвероклассника Фаддейки. Сет сказал: — Может быть, волки и умеют развязывать чужие языки, но хорошо бы им научиться держать на привязи свои. Не правда ли, сотник?.. Я жду ответа. — Да, сет, — сквозь зубы выдавил командир волков. Фа-Дейк медленно пошел от сотника и его воинов, и длинный плащ тянулся за ним, шуршал по камням. Недалеко от королевского шатра Фа-Дейк встретил Фа-Тамира. — Отдохните в моей палатке, сет, — сказал маршал. — Потом… А когда погребение, Фа-Тамир? — Завтра после восхода… — Фа-Тамир… Как зовут сотника песчаных волков? Он такой… глаза, как у жабы. — У кого, сет? — А, вы не знаете… Ну, такие нахальные глаза. И круглое лицо. — Наверно, это Уна-Тур… А что случилось? — Ничего. Он мне не нравится, ведет себя нагло. — Да. Но он храбр… — Подумаешь, заслуга, — усмехнулся Фа-Дейк. — Кто из иттов не храбр? Надо еще быть… человеком. Даже если называешься «волк». — Сейчас жестокое время, Огонек, — вздохнул Фа-Тамир. Фа-Дейк вздрогнул от неожиданной ласки, поднял глаза. — Фа-Тамир, они поймали разведчика… — Да, я слышал уже… — Я подумал вот что. Когда печаль и погребение, обычай велит делать добрые дела… Может, отпустим его к своим? — Доброе дело для врага — разве доброе дело? — хмуро сказал маршал. — Он же еще не взрослый, — виновато проговорил Фа-Дейк. — Разве итты воюют с ребятами? — Он разведчик. Значит, воин. Законы войны одинаковы для всех. «У войны нет законов», — вспомнил Фа-Дейк. И тихо спросил: — Правда, что его будут пытать? Фа-Тамир отвел глаза. Пожал плечами: — Если он сразу не скажет то, что знает. Но он ведь не скажет… пока не заставят. — А что он знает-то? Ну, покажет стоянку и ход, который ему известен. А этих ходов десятки. Что толку? — И все-таки… еще одну ниточку перережем, Фа-Дейк угрюмо молчал. Потом спросил, глядя в землю: — А если бы я попался тауринам, меня тоже пытали бы? — Едва ли! За сета запросили бы выкуп. Обошлись бы с почетом. — А если бы я знал тайну, которая важнее выкупа? Маршал подумал и сказал неохотно: — Итты не позволят, чтобы вы стали пленником тауринов. Не бойтесь, сет. — Разве я боюсь? Я не об этом… Фа-Тамир положил руку на шлем Фа-Дейка. — Огонек… Волки все равно не отпустят его. Это их добыча, а добычу по закону не может отнять никто. Даже король. Фа-Дейк вскинул глаза: — Даже король? — Да… Кстати, сет, что говорил вам король в последние минуты? Итты ждут, что вы передадите его слова всем. — Что?.. Я передам, да. Чуть позже, Фа-Тамир. Он мягко убрал голову из-под ладони маршала и пошел не оглядываясь. Через пять минут он опять был у крайнего шатра. Воины-волки все еще стояли там. Снова подтянулись, глянули на сета выжидательно и вроде бы почтительно. Фа-Дейк лениво сказал: — Я хочу посмотреть на пленника, Уна-Тур… Сотник осклабился: любимец короля удостоил его обращения по имени. — Как будет угодно сету. Идемте, сет… Разведчика держали в хижине, сложенной из каменных плит. Уна-Тур отодвинул на щелястой двери бронзовый засов. Пропустил Фа-Дейка вперед. В хижине было светло, колючее солнце било в широкие щели. Тощий темноволосый мальчишка, ровесник Фа-Дейка, сидел скорчившись в углу на камне. Он был босой, в узких кожаных штанах, стянутых на щиколотках ремешками, в мохнатой безрукавке. Тонкие голые руки в локтях и у кистей были перемотаны за спиной сыромятным ремнем. Когда вошли, мальчик быстро повернул острое лицо с высохшими подтеками слез. В темных глазах мелькнули по очереди надежда на чудо, испуг, отчаяние. Он опять отвернулся, прижался плечом к стене. Но Фа-Дейк успел разглядеть его лицо. Мальчишка был, кажется, похож… Или показалось? Или правда он похож на Вовку Зайцева из Фаддейкиного класса? На щуплого Вовку Зайцева, который боялся уколов, и над ним за это смеялись (и было время, Фаддейка смеялся. Сначала. А потом не стал… А потом Вовка уехал). Этот Зайцев боялся уколов и плакал от обид, но обидчиков никогда не называл, если его спрашивали взрослые… Фа-Дейк оглянулся на Уна-Тура. Сказал, пряча свои мысли под насмешкой: — Волки стали так осторожны, что одного мальчишку держат связанным… — Просто забыли развязать, — буркнул сотник. Шагнул к мальчику, чиркнул кривым кинжалом по ремню у локтей. Ремень ослаб, опал. Мальчик пошевелил локтями, освободил кисти. Но на Фа-Дейка и Уна-Тура не смотрел. Коротко, со всхлипом, вздохнул. — Оставьте нас, — приказал Фа-Дейк сотнику. — Может, я договорюсь с ним быстрее, чем вы… И закройте дверь. Уна-Тур вышел. Дверь за ним бухнула излишне сердито. Мальчик не двигался. Фа-Дейк встал в двух шагах от него. Помолчал, томясь от неловкости, негромко спросил: — Как тебя зовут? Мальчик опять не шевельнулся, но ответил сразу: — Кота… Или «Хота»? У тауринов такой же язык, как у иттов, но говорят они мягче, с придыханием. Ладно, пусть Хота… — Хота, ты проводник караванов? Он медленно поднял лицо. Ну, в самом деле, так похож на Зайцева… Он сказал сипловато: — Не проводник я… Просто ходил в песках, смотрел, где силки поставить на кротов. Мяса в крепости нет… — Неправда, ты проводник и разведчик, — тихо сказал Фа-Дейк. — Ты ставил знаки для каравана. И ты знаешь, где подземный ход… Хота опять опустил голову. Грязными худыми пальцами тер кисти со следами ремня. Зябко шевелил плечами. |