Онлайн книга «Рыжее знамя упрямства»
|
"Зюйд" бежал как по ниточке. В левый борт иногда ударяли гребешки мелкой зыби, изредка бросали в Рыжика искристые брызги, тот радостно ойкал. В руках у Рыжика были два шкота — от кливера и стакселя. Он старательно следил, чтобы оба треугольника не заполаскивали, но и не были перетянуты. Мог бы вообще-то задать шкоты на утки, но, видимо, ему нравилось играть ими, как вожжами норовистой лошадки. Сидел Рыжик впереди, слева от мачты, верхом на неширокой палубе левого борта — одна нога в кокпите, недалеко от плеча Корнеича, другая — снаружи, чиркает пальцами по гребешкам. — Рыжик, какой курс и галс?! — окликнул матроса рулевой Словко. — Что? — оглянулся Рыжик, явно удивившись такому детскому вопросу. — Галфвинд левого галса… Словко засмеялся: шутка, мол. Он не думал экзаменовать Рыжика, просто захотелось увидеть его лицо. И Рыжик понял шутку, заулыбался. Московкин тоже сидел на левом борту, но не верхом, конечно, а спиной к воде (Рыжику пришлось нагибаться, чтобы глянуть из-за него на Словко). Его впалая щека была в тени и казалась синеватой. Гика-шкот Олег Петрович двумя шлагами набросил на ладонь, чтобы удобнее было держать. Так поступать не следовало. Словко несколько минут колебался: делать замечание было неловко, но командир обязан… — Олег Петрович, пожалуйста не наматывайте шкот, — наконец попросил он. — Не положено по технике безопасности… — Что?.. Ах, да! Прости, голубчик. Вот что значит столько времени не выходить на воду. В общем-то я ведь сухопутный человек… — Вы хорошо держите парус, — примирительно сказал Словко. Московкин улыбнулся, убрал витки троса с ладони, и улыбка тут же пропала. Кажется, Олега Петровича заботили какие-то мысли, не связанные с такелажными делами. И правда заботили! Потому что через минуту Московкин вполголоса произнес: — Даня, есть разговор… — Серьезный? — спросил Корнеич. И было видно, что он надеется: разговор не очень серьезный. Потому что и без того хватало проблем, а скольжение яхты было таким беззаботным. Плыть бы так и плыть… Но Московкин сказал, упершись глазами в тугое полотно: — Да… — Ну? — вздохнул Корнеич, переключая себя из режима беспечности в привычное состояние "боевая готовность". — Даня, я нашел Васю Ростовцева… — Кого? — недоуменно шевельнулся Корнеич. — Тёминого друга по прозвищу Орех. То есть Орешек… Он после облавы был определен в сиротский интернат номер два, для отсталых детей. Совершенно непонятно, почему, нормальный ребенок… Тёма не мог его, конечно, разыскать, а для меня это не составило труда… Он младше Тёмы, кстати. Всего восемь с половиной. Корнеич журналистским чутьем, казалось, тут же распознал положение дел: — Ясно. Хочешь забрать к себе, а чиновницы-педагогессы уперлись? — Я его уже забрал. Поупирались и отдали. Дело в другом, Даня… Корнеич выжидающе молчал. — Даня, я тут подумал… Может, возьмешь его себе? Чудный мальчонка, еще почти не задетый уличным вирусом… Оказывается, они с Тёмой вместе сочиняли стихи… — Господи, ну о чем речь! — с облегчением выдохнул Корнеич. — Ну, конечно же! Мы же договаривались, что в сентябре возьму у вас целую группу. Но если надо, этого… Орешка… хоть завтра… — Даня, я не о том, — как-то набычившись, проговорил Олег Петрович. — Я… думал, может, возьмешь его насовсем? От меня в свой дом… Понимаешь, есть дети, неприспособленные к интернатскому быту. Он такой… Он одержим мечтой о каком-нибудь родном человеке, о родной крыше. Тихо стало, только ровно бурлила вода. Вообще-то во всей этой сцене было что-то неправдоподобное ("Если послушать со стороны", — подумал Словко). Во-первых, такие предложения не делают с бухты-барахты. Во-вторых, взрослые не ведут подобные разговоры при ребятах. Но, с другой стороны, это были не обычные взрослые и ребята, а люди, давно уже привыкшие к ясности отношений. Таких, когда не надо что-то недоговаривать и прятать… Это были люди, которые "видят фонарик"… "А кроме того, — мелькнуло у Словко, — они говорят совсем тихо и, может, считают, что я не улавливаю суть или просто не слушаю…" И он сделал вид, что и правда не обращает внимания на разговор. А Рыжик, тот и в самом деле не обращал. Он был занят шкотами, парусиной, ветром и слышал только голос воды. Корнеич молчал с минуту. Потом зашевелил протезом, завертел головой, заскреб пыльно-рыжую шевелюру. — В каком-то старом романе про пиратов, — заговорил он, — я читал: "Если бы в этот миг Провидение открыло в небе люк и в него сбросило на голову капитана Джойса семифунтовое ядро, он и то не был бы повергнут в столь отрешенное, лишившее его дара речи состояние…" — Я понимаю, — удрученно кивнул Московкин. — Ну и… хорошо, что понимаешь… Ты что, хочешь немедленного ответа? — Да нет, конечно… Просто я думаю… Васятка этот мне признался… ну, когда мы говорили про Тёму и вообще… что пуще всякого чуда хотел бы старшего брата. Он потому и к Тёме был так привязан. Даже убегал из интерната два раза, да безуспешно… И я вспомнил еще… твоего Ромку. Как он говорил однажды, будто было время, когда ему хотелось братишку… — Ну… говорил. Не раз даже, — нехотя отозвался Корнеич. — Но ты же знаешь… Татьяна, врачи… — Ну да, ну да… Вот я и подумал: может, он среди своих тинейджерских увлечений еще не совсем забыл мечту детства? Корнеич опять повертел головой. — Не знаю. По-моему, у него сейчас только девицы на уме… да дирижабли… Нет, ну ты, Олег, в самом деле… так сразу… — Да не сразу. Я понимаю, тебе надо познакомиться… — Прежде всего надо поговорить с Татьяной… — Ну да, ну да… Кстати, я уже поговорил… — Боже праведный! Когда ты успел? — Вчера вечером по телефону. — И она мне ни слова! — Ты вчера вернулся к полуночи и сразу бряк в постель… А утром бегом на базу… — А тебе-то она что сказала? — Что-что… Вроде как ты про ядро. А потом: "Надо поговорить с Даней…" Однако я не уловил в ее словах решительного "нет"… — Все ясно, — покивал Корнеич и принял прежнюю расслабленную позу. — Чем прекрасна жизнь? Своей непредсказуемостью. — Тебе ли привыкать, — усмехнулся Московкин. — Это верно… Олег Петрович зажал шкот в коленях и зябко потер плечи (они остро торчали под полосатой рубашкой). — Понимаю, Даня, у тебя заслуженное недоверие к тем, кого я рекомендую. Да… Но это ведь мальчик, а не Толкуновы, будь они неладны. Я тогда очень ошибся… — Причем тут Толкуновы!.. Я представляю, какая волокита предстоит с документами… |