Онлайн книга «Синий город на Садовой»
|
А чем уравновесить это скверное дело? Ведь третий хороший поступок должен быть таким же основательным, только со знаком добра! Что сделать? “Ты ведь знаешь, что ”, — сказал себе Винька. Или не он это сказал? Может, Глебка? Он не появлялся после битвы на пустыре, а тут словно опять задышал у плеча. “Страшно подумать, как мне влетит”, — пожаловался Винька. Себе и Глебке. С душевным стоном. “Зато уж тогда-то все будет наверняка …” Винька обвел глазами комнату. Подумал с последней надеждой: “А может, папа взял его с собой?” Но офицерские брюки и китель с погонами висели на спинке стула, отец ушел по ”гражданским” делам в обычном костюме. Смешно думать, что при этом он взял пистолет с собой. Но, если не взял, то куда убрал? Оружие положено запирать. Не из недоверия к родным, а просто по уставу. Винька подергал ящики отцовского стола. Они выдвигались свободно, лежали там лишь бумаги и всякие привычные вещи. А фанерный шкаф-гардероб оказался заперт! Ох, папа, папа! Это же не железный оружейный ящик! На столике у зеркала Винька взял оклеенную ракушками коробку — в ней было полно всякой дребедени. В том числе и разные ключики. Он почти сразу нашел подходящий… Казалось, вся полутьма шкафа дохнула на Виньку запахами кожаной амуниции и оружейной смазки. Тяжелая черная кобура висела прямо перед Винькой. Она держалась на узких ремешках, пристегнутых к длинному поясу. А тот был зацеплен за вешалку. Винькины ноги стали слабыми, как сварившиеся макароны. Трясущимися руками… (вообще-то выражение “трясущимися руками” ужасно старое, затертое, но как еще скажешь, если пальцы и правда не слушаются?) Винька расстегнул кобуру. Вытащил тяжелый ТТ. Внутри у Виньки была застывшая пустота, и посреди этой пустоты висело сердце. Оно сжималось и разжималось редкими толчками. Толчки отдавались в ушах и в затылке. Винька постоял, впитывая ладонями “убойную” весомость армейского пистолета. Но этого было мало. Надо делать полностью, что задумано. Винька вытащил скользкую обойму, сунул в карман. С натугой отвел затвор: нет ли в стволе патрона? Его не было. Тогда Винька щелкнул взведенным курком. Отвел курок, снова щелкнул. И еще… Он прицелился в печную трубу за окном, на крыше соседнего дома. Надавил спусковой крючок еще раз — представил, как грохнуло и от трубы полетели кирпичные брызги. Теперь хватит… Но он не удержался от соблазна, вытащил рогатку и погрузил пистолет в свою кобуру. Кобура отвисла, портупея натянулась. Винька посмотрел на себя в зеркало. Растрепанный, испуганный, но… все-таки видится и что-то боевое. К тому же, он чувствовал себя теперь спокойнее. Наверно, есть у настоящего оружия такое свойство — вселять в человека уверенность. Потом Винька все сделал в обратном порядке: всунул обойму, вложил пистолет в отцовскую кобуру. Поправил ее, чтобы висела как раньше. Запер шкаф. В свою кобуру снова положил рогатку… Опять бухало сердце. Чтобы успокоиться, Винька сказал себе и Глебке: — Вот и делу конец. “Еще не все, — сочувственно возразил Глебка. — Этому делу конец. А другому, последнему скоро только начало…” 3 Да, оставалось главное. И отступления не было. Потому что самое доброе, самое честное дело — если ты ужасно виноват и сам признаёшься в этом. Несмотря на стыд и страх суровой расплаты. Другого противовеса для случая с пистолетом найти было невозможно. Разве что задержать шпионов или спасти кого-нибудь, как Глебка. Но где их найдешь — шпионов или утопающего?.. Да и в этом случае на душе у Виньки осталась бы вина перед отцом, осталась бы неправда . И значит — частичка Тьмы… Отец вернулся около шести вечера. Этого возвращения Винька и боялся, и томительно ждал: уж скорее бы! И стыдливо гадал: что же папа скажет и что сделает с ним, с Винькой? И вот он пришел… — А где мама? — слабым голосом спросил Винька. — Зашла на работу что-то насчет отпускных документов уточнить… А ты отчего кислый? Нездоровится? — Нет… я… здоровится. Все в порядке… А буфет купили? — И не расслышал, что ответил отец. “Господи, при чем тут буфет? Что за ерунда в голове!.. Пользуйся, дурак, что мамы нет, без нее проще… Не тяни резину!” Винька сходил на кухню, оставил там портупею с кобурой (он до сих пор таскал их на себе). Вернулся в комнату. Отец за столом перебирал свои конспекты лекций. — Папа… Тот сразу почуял неладное. Повернулся на стуле. — Что случилось, Винтик? “Пока еще “Винтик”. А потом… Все равно! Если ты сию секунду все не скажешь, будешь лилипутом! Это — клятва!” — Папа… Я трогал твой пистолет… Я… доставал его из кобуры, вынимал обойму и щелкал… Отец положил тяжелые ладони на спинку стула, подался к Виньке. Винька только сейчас вдруг увидел, какие у отца загорелые руки. И лицо тоже загорелое. А вокруг серых глаз — светлые лучики-морщинки. Глаза смотрели не по-командирски, с беспомощностью штатского человека. Но не долго. Почти сразу лучики исчезли, глаза сузились. — Зачем? — тяжело спросил отец. Винька пожал плечом. Стал смотреть на сандалии. Кожа на месте больших пальцев протерлась, вот-вот они вылезут наружу. — Так зачем же ты это сделал? — с тугим нажимом спросил отец. — Скажи. Винька опять повел плечом. На этот раз так, что с него упала лямка. Он не стал поправлять. — Ты же дал мне железное обещание. Помнишь? — сказал отец уже потише. Винька сильнее нагнул голову. То ли кивнул, то ли так… Они молчали с полминуты. Или два часа? Отец произнес как-то деревянно: — Если начал, говори до конца. — Я… не знаю… что говорить. — А я… хочу знать причину. Что в моем сыне оказалось сильнее твердого слова… Что? Желание поиграть? — Ну… да, — выдавил Винька. Теперь уже, кажется, можно было врать: все дела сделаны, колдовство завершено. — Такое нестерпимое желание? — Ну… да. — И это мой сын… “Ну… да”, — чуть снова не выговорил Винька. И поперхнулся. Кашлянул. На миг взглянул на отца. Тот смотрел мимо Виньки. Вздохнул, сжал спинку стула и глухо сказал: — Что ж… принеси ремень. Тот, что я тебе подарил. Вот оно! Конечно, Винька чего-то такого и ждал. Недаром же Ферапонт наворожил тогда в блиндаже: “Без этого никто в детстве не проживет”. Вот оно и наступило… Вот жуть-то… |