Онлайн книга «Синий город на Садовой»
|
— Федор! — сказала Оля. — Чего? — Не стыдно? — А что такое? — Это непечатное слово! Вовочка не знает, а ты-то… — Ничего себе непечатное! В газетах то и дело попадается! — В газетах мало ли какие гадости печатают… Федя надул губы с видом виноватого дошкольника. — Ольга Афанасьевна, я больше не буду… — Сам ты Афанасьевич! Я — Петровна. — А у нас директор — Ольга Афанасьевна, я привык… Ой, народ, слушайте! Давайте к нам в школу заскочим! Я у Дим-Толя спрошу: может, в нашем кабинете тоже шторы есть ненужные? Хотя бы напрокат! Он мужик добрый, даст… — Феденька, ты умница! И они вчетвером отправились в школу номер четыре. Нилка и Оля, как посторонние, остались на улице. Федя и Борис пошли на разведку. Было гулко, пусто, замусоренно. Зато желтели свежим деревом новые рамы с чистыми стеклами… Кабинет физики оказался заперт. Федя с Борисом заглянули в учительскую и там узрели Ольгу Афанасьевну. Та заулыбалась. Она и вообще-то ничего была директорша, а сейчас, в каникулы, особенно добродушна. — Соскучились по школе, голубчики? Федя изложил, что к чему. — Ох, да ведь Дмитрий Анатольевич в отпуске… А думаете, он дал бы штору? — Пленку вот подарил же, — опять сказал Федя. — А штору нам только на пару дней. — Я бы вам свою из кабинета дала, да она цветная. Не подойдет? — Нет, спасибо… Оля не очень огорчилась неудачей. У нее был новый план. Сейчас они пойдут на улицу Репина, где торговый центр… — В этот гадючник! — с отвращением сказал Федя. — Там толпа на толпе и дембили с толстыми шеями жарят шашлыки. Но Оля возразила, что надо ведь снимать не только сказочные картины города, но и те явления, которые город уродуют. Для контраста. Борис, который очень не хотел, чтобы Оля опять стала печальной, виновато поглядел на Федю: — Может, правда? Для контраста… Нилке было все равно, лишь бы с друзьями. — Горе с вами, — сказал Федя. — Имейте в виду, добром это не кончится. Толпа на улице Репина была густа. И запахи густы. Пахло разогретым асфальтом, пылью, потом, косметикой и почему-то бензином, хотя машины здесь не ходили. И дымом шашлыков, которые жарили дюжие парни в грязных белых куртках. Человеческое месиво, покорно отдаваясь жаре, грузно двигалось, завихрялось у лотков и киосков, образуя заторы в проходах между торговыми фургонами. И каждый хотел что-то найти, получить, заиметь или, наоборот, сбыть с рук. Под полотняными навесами и просто на солнце торговали кооператоры: меховыми шапками и майками, свитерами и плавками, пластмассовыми свистульками и картинами с голыми девицами. Здесь было похоже на рынок, но без той веселой пестроты и без всякого намека на романтику, которая чудилась Феде среди базарных рядов… На двух кварталах среди плоских каменных домов, на асфальте без единого кустика, разбухал, будто квашня в тепле, бизнес. Орали динамики студий записи и пунктов проката, голосили продавцы лотерейных билетов и каждому обещали столько счастья, что было удивительно: откуда еще берутся у нас люди, не преуспевшие в жизни? — Же-вачка! Же-вачка! — монотонно пели растрепанные цыганки. — Мальчики, берите же-вачку! Между сборчатыми юбками у их мельтешила чумазая курчавая малышня. "Что за люди? — не первый раз уже подумал Федя со смутной тревогой. — Вроде рядом с нами живут, а как с другой планеты…" — Же-вачка! Рупь штука! Нилка выколупал из тесного кармашка у пояса трехрублевую бумажку. — Не вздумай, — сказал Федя. — В этой резинке канцерогенные вещества. По радио передавали: она запрещена для продажи. А здесь — хоть бы хны, знай торгуют… — И запомни, — поддел Борис, — "кан-це-ро-генные", а не "канцелярские". А то скажешь где-нибудь… — Опять дразнитесь, да? — Я тебя проверяю: ты же обещал не обижаться. — Ой, я забыл! — То-то же… Миссисипи Аркадьевич, — назидательно проговорил Борис. Расчет оказался верен: Нилка закинул голову и захохотал. Так переливчато, что на них заглядывались… А Оля между тем снимала. Умело так, незаметно: пристроит камеру между Борисом и Федей и короткими очередями в разные стороны… Сняла и цыганят, клянчивших у прохожих двугривенные, и шашлычников-дембилей, и общую круговерть. А еще — небритого старика нищего. Тот сидел у двери магазинчика "Детские товары". Прислонился затылком к бетонной стене, закрыл глаза и не шевелился. В щетине его запутались крошки. Рядом на асфальте лежала мятая перевернутая кепка — в ней несколько медяков. Попа старика украдкой снимали, никто не бросил ему ни монетки. Только переступали через вытянутую ногу-деревяшку. Когда Оля перестала жужжать "Экраном", Нилка затоптался на месте, сжал толстые губы и вдруг потребовал — хмуро и стыдливо: — Подождите… Это не снимайте. Он торопливо, даже воровато как-то, подошел к нищему, быстро сел на корточки, положил ему в кепку мятую трешку, которую до сих пор таскал в кулаке. И почти бегом вернулся к ребятам. — Пошли… Когда уходили, Федя не выдержал, оглянулся. Старик смотрел им вслед — сквозь мельтешенье ног — широко раскрытыми осмысленными глазами. Нилка сказал, будто в чем-то виноватый: — Все равно чуть не истратил на жвачку… — Потом еще: — Он ведь по правде несчастный. Лучше уж с такой ногой, как у меня, быть, чем совсем без ноги… — Краска-то не тает от жары? — заботливо спросил Борис. Все посмотрели на Нилкину ногу. Родинки слегка просвечивали. Нилка сказал, что надо отойти в уголок, подмазать. — А я кассету сменю, — решила Оля. Они отошли на свободный пятачок асфальта позади фанерного ларька. Тут-то и прихватила их местная компания. Четверо возникли рядом бесшумно, будто из воздуха. Лет шестнадцати парни. Модные такие, с легкой небрежностью в движениях. С одинаковыми лицами. Не похожими, а одинаковыми своим выражением. Выражение это… ну, когда кто-то смотрит на тебя как на ползущего жучка: обойти или наступить? И при этом — легкое шевеление нижней челюстью, будто во рту та самая "жевачка"… Один привычно встал чуть в стороне, поглядывая на прохожих. Трое — перед "кинооператорами". — Что это у девочки за аппаратик? — спросил смуглый, с монгольскими глазами, у другого — стройного и белокурого. — Плейер? — предположил белокурый. — Не, мужики, это кинокамера, — объяснил им третий, похожий в своей зеленой майке и пятнистых десантных "бананах" на огурец. — Девочка скрытой камерой снимает эти… как его… пороки общества. — Разве так можно? — вопросил в пространство белокурый. — В наше время открытости и гласности… |