
Онлайн книга «Золотое колечко на границе тьмы»
— Это торпедный катер? "А еще сын капитана", — хмыкнул про себя Санька. — Да нет, это КТЩ, — сказал Эдик. — Что? — не понял Турчаков. Тогда Санька не сдержался: — Катерный тральщик. Знать бы надо. — А-а… — сказал Димка и глянул на Саньку через плечо. — Я не понял. Я спутал с ПКЩ. — А это что такое? — глупо сопя, спросил Витька Боцман. Димка всех обвел красивыми своими глазами и разъяснил: — По-моему, это всем ясно: Профессор Кислых Щей… Ну и, конечно, смех! Не такой отчаянный, как у Смехотунчика, но все равно… Как горячей теркой по щекам! Санька не двинулся. Только мускулы напружинились. Самое простое было дотянуться и вляпать Димке. Иногда Санька мог и такое. И сейчас он ни капельки не боялся! Но опять он почувствовал, что бесполезно. Все будут Димочку жалеть, если он пострадает. А если достанется Саньке — так этому Профессору и надо! Санька помолчал и сказал со всевозможной язвительностью: — Попроси папочку, чтобы научил хоть немножко разбираться в кораблях. Димка откликнулся сразу и охотно: — Папочка в военном флоте не специалист. В рыболовном — другое дело. Или вот в таком… — От вытащил из модной своей сумки два звякнувших кораблика длиной с карандаш. Это были отлитые из металла модельки океанских лайнеров. Аккуратненькие, прямо ювелирные. Саньке так и захотелось потрогать. Он даже пальцами зашевелил в карманах. А другие ребята и в самом деле потрогали. Димка не жалел, пожалуйста. Он сказал: — "Куин Элизабет" и "Куин Мери". Английские. Папа из Саутгемптона привез. — Редкая штука, — заметил кто-то в окружавшей толпе. — Да ну, редкая… — снисходительно отозвался Димка. — У нас в Камышах у любого пацана такие есть. — Откуда? — простодушно поинтересовался Эдик Рубцов. — Ну, рыбаки же там, в загранке все время бывают. Вот и привозят всякие интересные вещи. — Барахло заграничное привозят, — сказал Санька. — Или валюту. А потом ковры в спецмагазине скупают. Он слышал однажды такие слова от отца. Мама как-то пожаловалась, что с деньгами совсем туго, а вот их знакомые такие-то купили то-то и то-то, когда муж вернулся из заграничного рейса. Тут отец и вспылил… А мама потом почему-то смеялась и говорила, что он, как новогодняя хлопушка: только дерни за ниточку — треск и дым… Конечно, Санька не был уверен, что Димкин отец, капитан Турчаков, гоняется за иностранными шмотками и скупает ковры. Просто злость взяла Саньку. И отчаянно захотелось, чтобы Димка наконец разозлился, взорвался! У Саньки даже щеки защипало от предчувствия горячей и освобождающей душу драки. Но Димка не полез в драку. Он спокойно ответил: — Может, кто-то и скупает, а кто-то пальчики облизывает. Санька обмяк. И облегченно посмотрел на ребят: ну, теперь-то видите, что за тип Турчаков? Но они по-прежнему разглядывали модели. В субботу четвертый «А» писал сочинение на вечную тему: "Как я провел лето". Сначала Александра Самойловна хотела задать его на дом, но передумала: — Знаю я вас. Будете до ноября тянуть, а мне что делать? Или горло надрывать, упрашивать, или двойками вас заваливать? Пишите в классе. Санька написал, что летом он никуда не ездил, потому что дома было много дел: в июле случилось новоселье, а с ним всегда полно хлопот. Еще написал, что купался на Солнечном пляже и полюбил гулять в Херсонесе. Конечно, про Одиссея он не упомянул ни словечком. Зато рассказал, что в развалинах и на берегу много находок. Перечисление находок заняло полстраницы, и когда Санька упомянул про автоматную гильзу, он решил, что можно кончать. Он только дописал: "Эта гильза осталась с войны, когда наши моряки и солдаты гнали из Севастополя фашистов. Будущей весной исполнится сорок лет со дня освобождения нашего города". Сперва он хотел добавить: "Мой дедушка тоже воевал в Севастополе", но не стал. Во-первых, точно не известно, в каких местах дедушка воевал, а во-вторых, получится, будто Санька хвастается. Он вздохнул и поставил точку. Оказывается, он кончил раньше всех. Четвертый «А» еще корпел над тетрадками, слышался шорох ручек и тихое творческое сопенье. Александра Самойловна, пользуясь тишиной, проверяла дневники. Изредка она обводила глазами класс. Вот опять обвела, встретилась взглядом с Санькой и спросила: — А Дальченко почему не пишет? — Я уже все… — Да? Любопытно… — Он же Профессор… — хихикнула на задней парте глупая Светка Яскина. — Яскина!.. Кстати, Дальченко, что за нелепая надпись на дневнике? — Где? — Вот! — Сан-Сама поднесла дневник. — Вот, вот… Дневник был обернут белой глянцевой бумагой, Сан-Сама требовала, чтобы все сделали дневникам дополнительные обложки. На бумаге чернели крупные буквы Санькиной фамилии, а под ними мелко синей пастой было добавлено: "Проф. К. Щей". — Не знаю. Я это не видел, — тихо проговорил Санька и покраснел. — Странно. Твой дневник, а ты не видел… — Ну не я же это написал! — в сердцах сказал Санька. — Какой-то дурак накарябал, а я при чем?! — Как ты разговариваешь! — А как мне разговаривать! — крикнул Санька, глядя снизу вверх. — Опять я виноват, да?! — Он уже не мог и не хотел сдерживаться. Пускай хоть выгоняют из этой дурацкой школы! И вдруг подал голос Димка. Он встал и очень вежливо сообщил: — Дальченко не виноват, Александра Самойловна. Это я написал… Извините, пожалуйста. Александра Самойловна помолчала. Потом сказала медленно: — Очень нехорошо… А почему ты извиняешься передо мной? Ты должен извиниться перед Дальченко за свой… неумный поступок. Турчаков посмотрел в мокрые ненавидящие Санькины глаза и серьезно произнес: — Извини меня, Дальченко. Я больше не буду писать на твоем дневнике "Проф Ка-Щей". — Кащей… — тут же хихикнули в классе. Санька рванул из-под парты ранец и сам рванулся с места. И забыл опять про эту проклятую железную стойку. По колену шарахнула такая боль, что тут уж никакими силами не сдержишь слезы… Всхлипывая и хромая, Санька ушел из класса, ушел из школы. В Херсонес ушел. Там он промыл ссадину соленой водой и этой же водой умылся. А потом рассказал Одиссею про все обиды. Одиссей сидел рядышком и понимающе кивал. У него тоже были неприятности: опять долго не возвращался с моря отец, болела младшая сестренка, а в школе придирался учитель: "Ты должен быть достоин своего великого имени, а как ты себя ведешь! На письменной табличке семь ошибок! На перемене скачешь, словно кентавр, которому боги помутили разум! Ты забыл, что моя новая палка еще незнакома с твоей спиной?" |