Книга Летчик для особых поручений, страница 105 – Владислав Крапивин

Он, кажется, улыбнулся в темноте и снова заговорил:

— А я, когда маленький был, не знал, что такое «сокровище». Маму спросил, а она говорит: «Это разные драгоценности, которые сперва спрятали, а потом откопали...» Я говорю: «А где ты меня откопала?» Она как начала хохотать... А потом я спросил: «Значит, я драгоценность?» А мама: «Конечно, драгоценность. Цена — одна полушка...» А я не знал, что такое полушка...

— Это денежка старинная. Полкопейки, да?

— Меньше. Полкопейки — это грош, а полушка — половинка гроша... Только я тогда думал, что полушка — значит «пол-ушка». Ну, половина уха. И давай придумывать: «А почему не полноса? Почему не ползуба?» А мама говорит: «Красная цена — полхвоста»... Мы тогда с ней так хохотали...

Я засмеялся. И мне показалось, что Юлька тоже смеется. Но почти сразу я понял, что он вздрагивает и всхлипывает от слез.

— Да ты что, Юлька... Ну, не надо. Мы же скоро вернемся, честное слово!

Потом я замолчал, чтобы не разреветься самому. Закусил губу и слушал, как Юлька постепенно успокаивается.

Юлька вздохнул, и вздох этот был очень длинный и какой-то прерывистый, словно мы ехали в тряской тележке.

Наконец Юлька сказал:

— У меня всегда так: если слезы подкатят, ничего не могу поделать... У меня такой характер слабосильный. Наверно, потому, что имя девчоночье.

— Какое же оно девчоночье, — возразил я, чтобы хоть чуточку его успокоить.

— Конечно. Ю-у-у-лечка... Так у меня двоюродную сестру зовут.

— При чем тут сестра! А Юлий Цезарь? Он, по-твоему, тоже девчонкой был?

— Так это же Цезарь. А я кто? Просто Юлька...

— А я просто Женька... У нас в классе три Жени — я и две девочки. Но я же не говорю, что я девчонка!

— Ты — другое дело. У тебя характер крепкий...

«У меня-то?!» — хотел заспорить я и уже собрался рассказать, сколько раз отчаянно трусил и пускал слезы на этом острове. Но Юлька опять заговорил (и кажется, опять улыбнулся):

— А мою маму тоже зовут Женя... Евгения Степановна... Она в музыкальной школе работает... Я ее иногда до школы провожал, и, как подойдем к школе, все ребята сразу кричат: «Здравствуйте, Евгения Степановна!»

Он как-то вдруг,, очень резко замолчал. Может быть, опять подступили слезы?

Чтобы отвлечь его, я быстро спросил:

— А ты тоже учился в музыкальной школе?

— Не... мне медведь на ухо наступил. Я только иногда слова для песенок придумывал, а мама к ним музыку сочиняла... Мы с ней много песенок написали...

Юлька вдруг рывком повернулся ко мне, и я в скользящих лучах луны увидел его тоскливое и встревоженное лицо. Он сказал глуховато и совсем другим голосом. По-взрослому:

— Если мы не вернемся, она же ни одну песню не сможет вспомнить без слез...

— Вернемся, Юлька, — быстро ответил я, чтобы и его успокоить, и себя. — Вернемся. Скоро уже будет юго-западный ветер. Смотри, луна почти полная.

Он опять лег на живот и уперся подбородком в кулаки.

— Женя... А похоже, будто луна в иллюминатор светит, да?

— Похоже...

— Мы однажды с мамой и папой плыли на теплоходе по морю. Из Одессы в Батуми. Иллюминатор в каюте был круглый, и в него вот такая же луна заглядывала... Тихо было, и совсем не качало. Я полночи не спал, все смотрел. Я люблю на луну смотреть... Может, я лунатик?

Я засмеялся:

— Ты же не бегаешь ночью по крышам...

— Не... — сказал Юлька уже повеселевшим голосом. — Я только стихи про луну сочинил. Хочешь, расскажу?

— Конечно, хочу.

Он видимо, застеснялся, сбивчиво пробормотал:

— Ну... они, наверно, не очень складные... Ты не смейся, ладно?

— Да что ты, Юлька! Рассказывай давай.

Он переглотнул и заговорил...

По-моему, это были хорошие стихи. Я их сразу запомнил, хотя вообще-то запоминаю стихотворения с трудом.

И вот теперь я пишу их, как слышал: с разными остановками и ступеньками — как Юлька говорил. И будто снова слышу Юлькин голос:

Юлька замолчал и потом проговорил неловко:

— Ну вот... все.

— Это же замечательные стихи! — от всей души сказал я. — А ты еще говорил: нескладные!

— Мама тоже сказала, что хорошие, — признался Юлька. — Я их ей на день рожденья подарил... Хоть там и написано: «Только вы не говорите маме», но это же так, почти что в шутку...

«Ничего, Юлька, скоро будет юго-западный ветер», — снова хотел сказать я, но в горле скребло, потому что я тоже думал о маме. Да и сколько можно говорить одно и то же? Я просто положил свою ладонь на горячее Юлькино плечо и стал смотреть на луну. А она расплывалась, разбивалась на брызги. Потому что характер у меня ничуть не крепче Юлькиного и на ресницы выдавились большие капли.

«Ничего, Юлька, скоро будет полнолуние...»

Я проморгался. Луна опять сделалась четкой. Она висела теперь точно в середине пушечного жерла. Значит, наша мортира была нацелена прямо на нее... Вот если бы сейчас грянул выстрел!

Наверно, мысли все-таки могут передаваться от человека к человеку. Юлька спросил:

— Ты читал книжку Жюль Верна «Из пушки на Луну»?

— Конечно! Я как раз об этом думал!

— И я думал... Вот если бы по правде так было можно: набить пороху — трах! — и полетели...

— А что нам делать на Луне?

— Да не на Луне. Я чтобы домой...

Его плечо приподнялось и опустилось под моей ладонью. «Домой... — подумал я. — Сделать бы снаряд вроде бочки, а к нему парашют для приземления, как у космонавтов... И ка-ак грохнуть!.. Только что от нас останется? Да и разве долетел бы снаряд в такую даль? Плюхнулся бы где-нибудь на острове среди леса. Или в озеро...»