Онлайн книга «За грибами в Лондон»
|
– Ну а материально ты сейчас как? – занудно спросил он. Отыгрывается, сволочь, за трудную дорогу, сбрасывает стресс! – Великолепно, – ответил я. – Ну ясно, великолепно! – заскрипел он. – Видел я, как великолепно… был у тебя! Мебель типа «смирение паче гордости». – Ну такая же мода как раз! У тебя тут то же! – Я оглядел его кабинет. – По-прежнему, значит, считаешь все, что происходит с тобой, колоссальным достижением своего ума? – Безусловно! – Я оживился. – Ну что ж, правильно! – Он солидно, по-профессорски уже, запыхтел трубочкой, кивнул. – Я говорил на последней конференции, что сейчас в литературе время нарциссов. – Он показал на какой-то сброшюрованный отчет. – Нарциссов? – Ну, считающих себя самыми великолепными. – А-а-а… – Ну хорошо – давай текст, – холодно произнес он, протягивая руку. – Текст? – Текст. – Какой текст? – Текст твоей завтрашней лекции! – А-а-а… завтрашней лекции… а зачем? – Студенты должны ознакомиться с ней… чтобы подготовить свои… э-э-э… возражения. – Он плотоядно улыбнулся. – Ну… на. Я вытащил из-за пазухи несколько листков, напечатанных на машинке. Он раскурил трубочку, напустил дыма, накинул на тоненький носик огромные очки, стал внимательно прочитывать листок за листком, потом вернулся к началу, включил компьютер, стал настукивать на экран букву за буквой. – Ну как? – взволнованно проговорил я. – Вполне приличный текст, – сухо и отрывисто произнес он. – Ну слава богу! – Я откинулся на спинку кресла. – Подожди, «слава богу» скажешь в конце! – с угрозой проговорил он. Он долго молча стучал – я весь извертелся – потом замедлил стук. – Как это прикажешь понимать: «Гротеск является кратчайшим путем от страдания к его противоположности»? К чьей противоположности – страдания или гротеска? – Страдания, ясное дело! – Пример? – строго проговорил он. – Ну… например… сижу я дома… Полный завал! Абсолютный! И у жены, и у дочери – полный ужас! И вдруг – раздается резкий звонок в дверь, входит незнакомая волевая женщина, молча проходит в комнату, откидывает одеяла и начинает срывать с постелей наволочки, простыни, пододеяльники. «Простите, но в чем дело?» – робко пытаюсь у нее спросить. «Дело в том, что я по ошибке выдала вам чужое белье!» – «А… где наше, позвольте узнать?» – «Понятия не имею!» – гордо говорит. С огромным комом нашего белья идет к двери. «Откройте, пожалуйста!» – высокомерно приказывает. И вдруг все мы чувствуем, что нас вместо предполагаемых рыданий душит смех. Секунда – и все мы не выдерживаем, радостно хохочем! Женщина презрительно смотрит на нас: «Таким идиотам, как вы, вообще не надо белья выдавать!» Уходит. А мы не можем остановиться!.. Понятно? Страдание, неимоверно разрастаясь, не имея эстетического вкуса, перевешивает само себя, грохается в лужу. Плюс еще одна беда – и страдание переходит в хохот. Меняет полюсность. Вот так вот… Умно? Гага молча кивнул и, снова повернувшись к клавишам, продолжал стучать. – Так… а это – «Все проблемы возникают из-за ошибок»? Не слишком ли высокомерно? – Нормально! Гага застучал. – Так, а это что за литературный прием у тебя: «…Газета гналась за грузовиком – видно, что-то хотела ему сообщить»? Не знаешь? – Не знаю. – Ну ладно… тебе завтра объяснят! – с угрозой произнес он и снова застучал. Наконец он допечатал, долго сидел сгорбившись, вдумчиво попыхивая трубочкой, – я даже извелся. – Ну так и что? – Он поднял пытливые глаза. – По-прежнему, значит, отрицаешь социальность в литературе? – Ну… примерно да! – Напрасно! Это сейчас очень модно! Большой бум! – Знаю, ну и что? Как-то стыдно, понимаешь, говорить то, что все уже говорят. Разрешенная смелость! «То, что общеизвестно, – то уже неверно!» Слыхал?! «Смелый писатель – это тот, кто смело говорит людям то, что они и сами давно знают». Это уже мое… Вот как, скажем, принято сейчас: ругай милицию, всяких администраторов… и все в порядке будет у тебя. А мне почему-то стыдно! Понимаю – отличнейший момент, бешеную карьеру можно сделать, именно, наверное, поэтому – не могу! Недавно иду по одной площади, ну там толковище, как сейчас везде… И по тротуару мимо меня идет мильтон с рацией в руке. И что, ты думаешь, он в эту рацию бубнит? «Внимание, внимание!.. Купил расческу, следую домой!.. Внимание, внимание! Купил расческу, следую домой!» – Та-ак! А может, это шифр какой-нибудь? – усомнился Гага. – Да нет, не думаю. Закончил связь – вытащил из кармана расческу, некоторое время любовался ею, начал причесываться. Вот такая на самом деле жизнь! – Ну ясно. – Гага помолчал. – А потом этот же мильтон дубинкой тебя жахнет по башке – будешь знать! – Так то в другой уже момент! А я выбираю вот этот… Или, скажем: недавно прорывались мы в ресторан, ну как всегда – с унижениями, страданиями, прорвались наконец. И – гардеробщика теперь нет! Минут двадцать ждали его! И вот появляется седой старичок, утирает губы… ясное дело, видит нас… Но, как бы не видя нас, перекладывая какие-то тряпочки, «Поку-шали, поку-шали!» – напевает как бы про себя. То есть как бы извиняется, но – просит его понять… Колоссально понравилось! Вот что слышать надо… что давно уже никто не слышит. А классово подходить… Хватит! Подходили уже! – Я разволновался. – Ну а как же надо подходить? – Художественно! – ответил я. Гага удовлетворенно кивнул – видно, это совпало и с его соображениями, но все же подколол: – Не хочешь, значит? Ну-ну, смотри! А то тут недавно был один из ваших – так тот все нес по кочкам, грязью мазал. Жирно, слоями! Зал – битком. Немало «капусты нарубил»! Купил джинсы, джип, джус… что-то там еще. Компьютер, машинку, стиральную машину… Самолет с его покупками еле взлетел! – Но ведь страшно же на таком самолете! Это я образно говорю. – Ну, ну… говори! Ладно, как ты работаешь, это я своим балбесам более-менее объяснил. А вот как ты живешь – будут вопросы. Писать как угодно можно – свобода творчества! А вот как жить хорошо – вот будет к тебе вопрос. – Он откинулся. – Что плохо у вас живут – это все понимают, а вот что хорошо – это не понимают. – Попробую объяснить. Ну все… А теперь – в пивную! – вскричал я. – В пивную? Нет! В пивной ресторан! – воскликнул Гага. Мы мгновенно промчались через лестнички, коридорчики, выскочили на волю. – На машине? – Я рванулся к гаражу. |