Онлайн книга «За грибами в Лондон»
|
Наш разговор с Гагой к тому времени уже кипел, продвигался вперед странными рывками, характерными, впрочем, для нашего общения и на родине. – Давай… Баптисты!.. Какая рифма?! – Баб тискать! – Точно! – Мы радостно хохотали. – Давно не виделись-то? – поинтересовался Володя. – Четыре года! – сказал Гага. – Думали – все! И тут – на тебе! Перестройка! И этот тип тут как тут! Приехал меня спаивать! – Ну давай… чтобы еще не видеться лет пять! – предложил я, и мы радостно чокнулись. – Как приятно наконец наблюдать родную ахинею! – сказал Володя. – Да, тут мы – абсолютные чемпионы! – сообщил Гага. И действительно, ахинея удалась! После таиландского ресторана, где Гага безуспешно пытался склеить таиландку с маленькой балалаечкой, мы оказались в итальянском ресторане, потом – в испанском, где поели паэльи и где я поимел от Гаги скандал за неправильное пользование зубочисткой и где потом – под ритмичные хлопки Вовы – мы исполняли огненный танец фламенко. Потом, уже без Володи, были в каком-то изысканном пристанище местной богемы, оформленном каким-то моднейшим дизайнером в виде заброшенного цеха: неструганые скамейки, мятые вентиляционные трубы из светлого кровельного железа, оборванные завсегдатаи, одетые почему-то почти по-зимнему. Наконец мы были в состоянии полного счастья, полностью духовно слились… Ритмично рубя ладошками и радостно опережая друг друга: «Я знаю лучше!» – выкрикивали наше общее юношеское ненормативное (назовем это так) стихотворение… Все теперь у нас было разное, лишь хрупкие воспоминания юности объединяли нас: эти дурацкие наши стихи знали на всей планете лишь мы вдвоем: Пока не стар, Идешь ты в бар, Подобно человеку, И смотришь на живой товар По выбитому чеку. Но ждет тебя здесь не любовь (Иронию прости нам!): Тут бьют тебя и в глаз, и в бровь Мингрелец с осетином. И вот, сдержав протяжный стон, Не жив, но и не помер, Ты ищешь в будке телефон И набираешь номер! К тебе на помощь мчится друг, Уже втолкнувший в тачку Почти без скручивания рук Безумную гордячку. И если не напьешься в пласт И будет все в порядке — Она тебе, возможно, даст Свои погладить прядки. И, лежа на ее груди И локоном играя, Ты Музе скажешь вдруг: «Гляди! Сестра твоя родная!» Закончив чтение одновременно, мы с Гагой глянули друг на друга и радостно захохотали. По случаю весьма позднего нашего появления Ренатушка встретила нас в прихожей бледная, скорбно прижав руки к груди… И, естественно, поутру довольно чопорно с нами обращалась – сухо кивнула и прошла в ванную. Гага, повернув голову, посмотрел ей вслед. Судя по добродушно оттопыренной нижней губе и блеску глаз, он был доволен, что гулянье, редкое в его теперешней жизни, блистательно удалось. Ренатушка вышла из ванной уже причесанная, свежая, подтянутая, как и положено молодой немке. – Я все понимаю, Игор, – заговорила она. – Но скажи мне, зачем ты взял сумку с получкой – ведь ты же знал, что напьешься и потеряешь ее! «Ну, во-первых, там была уже не вся получка…» – подумал я. – Но ты же прекрасно знаешь, Рената, – слегка передразнивая занудливость ее тона, произнес Гага, – что сумку вернут: сколько раз я напивался и терял ее – и каждый раз приносили! – Но зачем тебе нужно столько раз напрягать нашу социальную систему, вновь и вновь проверять ее честность! – взволнованно проговорила она. – Но мне кажется, это ей приятно! – вступил я. Гага мне подмигнул. – Ну что ты, Валера, тепер хочешь на завтрак? – уже весело и дружелюбно (вот жена!) обратилась ко мне Рената. – Думаю – корочку хлеба за такое поведение! – скромно сказал я. – Дай ему корочку хлеба… и йогурт… и сыр… и кофе свари! – уже вполне сварливо скомандовал хозяин. – В дорогу нам положи только питье: этому – пиво, мне – швепс! Жратвы не клади – купим что-нибудь по дороге. Приступ крестьянской скупости, усугубленный похмельем! – так это сформулировал я. Мы спустились по лестнице в прохладный и сумрачный гараж под домом и подошли к машине… Гага сосредоточенно молчал – чувствовалось, что предстояло путешествие достаточно серьезное. Мы поцеловали в разные щеки Ренатушку, положили сумки на заднее сиденье, сели сами на передние. – Пристегни, Валера, ремешок! – Рената, протянув руку, подняла с сиденья ремень страховки. Я пристегнулся, утопил кнопочку возле стекла, блокирующую дверь, – так на моей памяти поступали все серьезные автомобилисты, – поерзал, поудобней устраиваясь. – Ну, спокойно, Рената! – Игорек поднял руку. – Вечером позвоню! – С богом! – проговорила Рената взволнованно. По наклонному бетону мы подъехали к воротам, Гага нажал пальцем кнопку радиопульта, зажатого в руке, и ворота разъехались. – Кстати… – Он достал темные очки, набросил на нос. – Кнопочку блокировочную вытащи! – тщательно выруливая по дорожкам, отрывисто произнес он. – Пач-чему?! – Я, кажется, сказал! – сварливо произнес он. Дикие химические реакции бушевали в нем. Сужу по себе. Иностранное похмелье непредсказумей нашего! – Но у нас все втыкают кнопочки. – Я взбунтовался. – Чтобы дверь не открылась на ходу! – Но в Европе, – он слегка издевательски глянул на меня, – давно уже ее… никто не втыкает! – Пач-чему?! – При катастрофе… очень трудно… вытаскивать… э-э-э… тела, – сосредоточенно выруливая на дорогу, ответил он. Пока что мы ехали по знакомой дороге к аэропорту. – В аэропорт? – поинтересовался я. Гага сосредоточенно кивнул. – Уже… катапультировать меня собираешься, из Германии? – вскользь поинтересовался я. – А что? – беззаботно откликнулся Гага. – Выпили – и хорош! Настроение улучшалось – особенно у меня: предстояло проехать по Германии, промчаться через пространства, в которых я не был никогда! Уже Мюнхен удивлял! Как-то не производил впечатления цельного города. Километровая пешеходная зона от вокзала до ратушной площади, где мы бушевали вчера… а вокруг – какие-то поля, рощи, потом вдруг, ни с того ни с сего – скопление огромных домов-параллелепипедов, снова луга и опять старый город, но – отдельно от центра. – Да, самое трудное – выбраться отсюда, – словно прочитав мои мысли, проговорил Гага. – Город вроде бы кончился – и опять! Совсем уже шли места дикие, и вдруг снова стеклянные гиганты с надписями: «Банк», «Отель», на самом высоком параллелепипеде стояли белые буквы «Арабелла». |