Онлайн книга «Освобожденный любовник»
Она опустила руку, не касаясь его. — Их ведь кто-то нанес тебе, да? Вероятно, одновременно с кастрацией, не так ли? Ви внутренне отшатнулся, но не отодвинулся от нее. Он терпеть не мог всю эту жалостливую женскую хрень, но дело было в том, что Джейн лишь выдала голые факты. Прямо, так что и он мог излагать факты прямо. — Да, в то же самое время. — Догадываюсь, что они являются предупреждением, так как они есть на твоей руке, твоем виске, на бедрах и чреслах. Я предполагаю, что они говорят об энергии в ладони, о втором зрении, и о проблемах с деторождением. Он должен был быть удивлен ее гипер-дедукцией? — Верно. Ее голос стал тихим. — Почему ты запаниковал, когда я сказала, что связала тебя, там, в реанимации. Они тоже связали тебя, да? Он прочистил горло. — Так ведь, Ви? Он взял в руки пульт от телевизора. — Хочешь еще что-нибудь посмотреть? В полной тишине он щелкал каналы с фильмами. — Меня стошнило на похоронах сестры. Палец Ви застыл на пульте, остановившись на «Молчании ягнят» [99] . Он взглянул на нее. — Серьезно? — Самый неловкий, постыдный момент в моей жизни. И не только потому, когда это случилось. Меня стошнило на отца. Как и Кларис Старлинг [100] на жестком стуле, перед камерой Лектора, Ви жаждал информации от Джейн. Он хотел знать о ее жизни все, от рождения — до настоящего момента, и он хотел бы узнать все прямо сейчас. — Расскажи мне, что произошло. Джейн откашлялась, как будто приготовившись к чему-то, и он не смог проигнорировать параллель с фильмом, как будто он был запертым в камере монстром, а Джейн — источником добра, скармливающая себя по кусочкам зверю. Но ему нужны были эти знания, как нужна была кровь, для того, чтобы выжить. — Что случилось, Джейн? — Ну, видишь ли… мой отец очень верил в овсянку. — Овсянку? — она не ответила, и он сказал: — Расскажи мне. Джейн скрестила руки на груди и уставилась на свои ноги. Затем ее глаза встретились с его взглядом. — Чтобы все было предельно ясно: причина, почему я тебе все это рассказываю, лишь в том, что ты расскажешь мне, что произошло с тобой. Услуга за услугу. Это как поделиться шрамами. Это как в летнем лагере, когда ты падаешь с двухъярусной кровати. Или, например, когда ты режешься о край алюминиевой банки, или ударяешься башкой, — она нахмурилась. — Окей… может быть это дурацкие аналогии, учитывая то, как ты исцеляешься, но это работает со мной. Ви улыбнулся. — Я понял. — Я имею в виду, так будет честно. Я выдаю информацию — ты тоже. Договорились? — Черт… — Но ему на самом деле надо было знать о ней все. — Думаю, что да. — Окей. Так вот, мой отец и овсянка. Он… — Джейн? — Что? — Ты мне нравишься. Очень. Хочу, чтобы ты об этом знала. Она пару раз моргнула. Затем опять откашлялась. Боже, ей так идет румянец. — Ты говорила об овсянке. — Верно… так… как я уже сказала, мой отец был большой поклонник овсянки. Он заставлял нас всех есть ее по утрам, даже летом. Матери, сестре и мне приходилось давиться этой дрянью, ради него, а он всегда ждал, пока мы прикончим то, что было в наших тарелках, до конца. Он смотрел, как мы едим, словно мы играли в гольф и могли неправильно махнуть клюшкой. Я клянусь, он измерял угол наклона моего позвоночника и как я держу ложку. За обедом он обычно… — она замолчала. — Я прыгаю с места на место. — Я могу часами слушать, как ты говоришь, не фокусируйся на мне. — Да, но… фокус — это важно. — Только если ты микроскоп. Она слегка улыбнулась. — Вернемся к овсянке. Моя сестра умерла в день моего рождения, в пятницу ночью. Похороны организовали быстро, потому что в ближайшую среду отцу надо было быть в Канаде, на презентации доклада. Позже я узнала, что он запланировал презентацию в тот день, когда Ханну нашли мертвой в своей постели, несомненно, он не желал, чтобы возникла какая-либо задержка. Как бы то ни было… в день похорон, я проснулась и поняла, что чувствую себя ужасно. Просто отвратительно. Я ничего не чувствовала, лишь тошноту. Ханна… только Ханна была настоящей в нашем доме, такая хорошая и красивая. Она обожала беспорядок, громкая, счастливая и… Я так любила ее, и мне была невыносима мысль, что мы закопаем ее в землю. Она бы ненавидела подобное заточение. Да… Как бы то ни было, мать съездила и купила мне на похороны одно из тех подобающих одеяний в черном цвете. Но проблема была в том, что на утро похорон, когда я его надела, мы обнаружили, что оно мне не подходит. Оно было слишком мало, и я понимала, что не могу в нем даже вздохнуть. — Что обычно еще хуже действует на желудок. — Вот-вот, но, несмотря на спазмы, я все равно спустилась к завтраку. Господи, я до сих пор помню, как эти двое смотрелись, сидя за разными концами стола, лицом друг к другу, но, не глядя в глаза. Мать была похожа на фарфоровую куклу, но бракованную: она была накрашена, при прическе, но, в то же время, что-то было не так. Помада была неподходящего цвета, румянец отсутствовал, из шиньона торчали шпильки. Отец читал газету, громко переворачивая страницы. Ни один из них не сказал мне ни слова. — Так я сидела в своем кресле и не могла отвести глаз от пустого места за столом. И вот появляется тарелка с овсянкой. Мари, наша служанка, положила руку мне на плечо, когда ставила ее передо мной, и на мгновение, я почти сломалась. Но тогда мой отец со злостью хлопнул газетой, словно я — нагадивший на коврик щенок, я взяла ложку и стала есть. Я запихивала овсянку в себя, пока не начала давиться. А потом мы пошли на похороны. Ви хотел прикоснуться к ней, он практически протянул руку. Но вместо этого просто спросил: — Сколько лет тебе было? — Тринадцать. Как бы то ни было, мы добрались до церкви, которая была битком заполнена, потому что все в Гринвиче знали моих родителей. Моя мать была отчаянно любезной, отец мужественно стоек, все было как обычно. Я помню… Да, я подумала тогда, что эти двое были такими же, как всегда, за исключением ужасного макияжа матери, и того факта, что отец играл мелочью в кармане пиджака. Что было на него совсем не похоже. Он ненавидел любой посторонний шум, и меня удивляло, что тревожный звон монет не беспокоил его. Наверное, лишь потому, что он контролировал этот шум. В смысле, он мог прекратить его в любой момент, как только захочет. |