Онлайн книга «Эта свирепая песня»
|
– Нет, братец, – проговорил Лео. В камере Ильза уже опустилась на колени рядом с предателем. – Генри держит тебя в неведении, но я считаю, ты имеешь право знать, какова она и каким, возможно, способен стать ты, если дашь себе волю. – Ты о чем, Лео? – У нашей сестры – две стороны, – вымолвил Лео. – И они не встречаются, а идут параллельно. Странно! Лео обычно никогда не говорил загадками. – Что?… – Ты знаешь, сколько у нее звезд? Август покачал головой. Лео растопырил пальцы. – Две тысячи сто шестьдесят две. Август начал было считать, но остановился. Ильза в последний раз срывалась шесть лет назад. Именно тогда война за территорию прекратилась. Лео пристально посмотрел на брата и описал в воздухе круг указательным пальцем. – Как, по-твоему, братец, кто сотворил Пустырь? За дверью сбивчивым шепотом каялся предатель. Ильза заключила его лицо в ладони и уложила на бетонный пол. Сама легла рядом на бок и принялась гладить мужчину по волосам. Где-то в городе есть место, где ничего не растет. – Это невозможно, – прошептал Август. Когда он последний раз сорвался во тьму, он уничтожил кучу народа. Но чтобы Ильза сровняла с землей целый квартал? Неужто Ильза оставила шрам на теле города? Неудивительно, что Генри не желает нарушения договора. А бойцы ФТФ думают, что Флинн использовал бомбу! В принципе, они не ошиблись. Перед внутренним взором Августа возник участок выжженной земли. Ильза… намеревалась ли сестра сотворить такое? Конечно, нет – Август тоже не желал причинить вред другому, но во тьме теряется все. Когда сунаи «затемняется», жизнь обрывается. Тогда нет ни правил, ни границ. Отступники и невинные, монстры и люди – погибают все. «Выбраковка» – так это называл Лео. Сколько умерло в тот день на площади? Сколько невинных душ затерялось среди грешников? И если хаос повторится снова? Нет! Должно существовать иное решение. – Ее заточение – часть договора, – продолжал Лео. – Но память коротка, и, похоже, северянам пора кое-что напомнить. От его тона у Августа по спине поползли мурашки. – Лео, она – не орудие. Брат посмотрел на брата своими черными непроницаемыми глазами. – Мы все орудия, Август. В камере Ильза начала напевать. Ее голосок едва доносился до Августа, но от приглушенной песни сестры у него завибрировали кости. В отличие от Августа, полагающегося на скрипку, или Лео, способного извлечь музыку почти из чего угодно, единственным инструментом Ильзы был ее голос. Август смотрел сквозь глазок, и притупленный голод перекатывался в его нутре, а красный свет прорывал кожу человека и струей вливался в Ильзу. Август совсем недавно питался, и все равно она ныла – его непрестанная нужда, пустота, которая, как боялся Август, исчезнет только вместе с ним. Тонкие струйки дыма клубились над пустыми глазами предателя. Наружу вытекали последние капли жизни. Теперь в камере лежал труп. – Позже ты поймешь, – спокойно вымолвил Лео. – Истинный глас нашей сестры прекрасен и ужасен. За плексигласом и сталью Ильза погладила мертвого по голове жестом матери, убаюкивающей ребенка. Августа затошнило, и он поплелся обратно в медицинское крыло. Харрис застыл возле стола, а Генри все еще трудился над плечом Филлипса. Сам Филлипс казался полумертвым. Август ощутил невыносимую усталость. Он едва не спросил, правда ли это – про Ильзу, хотя он уже знал ответ. – Надо что-то делать, – пробормотал он. Измученный Генри на миг отвлекся. – Август, хоть ты не начинай. – Отец, – произнес Август, – нужно предотвратить очередную войну. Генри потер глаза тыльной стороной ладони и промолчал. Харрис ничего не сказал. Да и Лео помалкивал – оказывается, брат уже стоял в дверном проеме. – Папа… – Август, послушай, – Эмили положила руку ему на плечо, и Август понял, что его бьет озноб. – Уже поздно, – сказала Эмили вполголоса и вытерла кровь с его щеки. – Выспись. Тебе надо хорошенько отдохнуть, Август. Тебе завтра в школу. Странный звук продрался через его горло. Августу хотелось рассмеяться от абсурдности этой жизни с ее нескончаемым фарсом. Ему хотелось взять скрипку и играть, пока голод не уйдет и он не перестанет чувствовать себя монстром. Он чуть было не заорал про это вслух, но потом подумал про сестру, испепеляющую город, и прикусил язык. Во рту появился соленый привкус крови. – Ступай, – Эмили мягко подтолкнула его к лифту. И Август пошел по красным отметинам, словно по дорожке из крошек.  – Бурная ночка? – спросила Кейт, поднимаясь по трибуне. Фредди сидел, склонившись над книгой, но она видела синяки у него под глазами и напряженно сжатую челюсть. Он не поднял головы. – Что, так заметно? Кейт бросила сумку. – Ты плохо выглядишь. – Спасибо на добром слове, – сухо произнес Фредди и пригладил влажные волосы. Он уставился в книгу, но страниц не переворачивал. Вопросы роились у него в мозгу, и каждый норовил вырваться на поверхность, но присутствие Кейт почему-то удерживало их. Кейт начала барабанить пальцами по скамейке, но, вспомнив замечание доктора Ландри, заставила себя остановиться. Она намеревалась завести разговор о скрипке, но сегодня Фредди не взял в школу инструмент. Кейт захотела посмотреть, что он читает – или притворяется, будто читает, но шрифт оказался слишком мелким, и она ничего не разобрала. В итоге Кейт сдалась и попыталась восстановить вчерашнее ощущение, их общую уютную тишину. Но ей не сиделось на месте. В раздражении она достала наушники и уже собралась нацепить их, когда Фредди заговорил. – Что ты сделала? – произнес он, переворачивая страницу. Кейт напряглась и обрадовалась, что он этого не видит. – Ты о чем? Фредди в конце концов отложил книгу. Платон. Какой подросток будет корпеть над древней философией? И что у него за развлечения? – Тебя опять выставили с урока физкультуры? |