Книга Шехерезада, страница 70 – Энтони О'Нил

— …а кальбы — настоящие псы, — мрачно продолжал мужчина с густыми бровями, ястребиным носом, впалыми щеками: типичный бедуин зловещего вида. — Пошлина особенно круто взлетела в этом году, но уж таково положение дел.

— Неужели? — серьезно переспросил шейх, поглаживая впечатляющую бороду.

— Необходимость не отягощает.

— Только когда выгоды не приносит, — заметил шейх, — предотвращает напрасную трату денег.

— Предотвращение злосчастья очень даже выгодно.

— Когда столько всякого скрыто, — вежливо ответил шейх, — порой трудно бывает…

Любезная беседа вдруг была грубо прервана.

— Эй, капитан, слушай-ка, — вставил Касым.

Шейх оглянулся, готовый сверкнуть глазами, но при виде Касыма вновь почувствовал себя виновным в смерти Таука.

— Извини, — бросил он бедуину и сухо обратился к Касыму: — В чем дело?

Касым вопросительно взглянул на бедуина и шагнул назад, поманив за собой шейха.

— Мы уходим, — объявил он. — Хочу просто предупредить, чтоб ты не дергался, если больше нас не увидишь.

Шейх сверкнул глазами:

— Из-за великана?

— Нет. Просто уходим.

— В Багдад возвращаетесь? — Шейх старался предугадать реакцию халифа.

— Вперед пойдем.

— Вперед каравана?

— В пустыню.

— В пустыню?.. — Шейх недоверчиво переводил взгляд с Касыма на Юсуфа.

— Нам даны указания, — постарался объяснить Юсуф. — Велено углубиться в пустыню.

— Указания от халифа?

— От гонца.

— И куда вы направитесь?

— К великой пустыне Нефуд.

Шейх смотрел то на одного, то на другого.

— Значит, просите сопровождения?

— Отсюда одни пойдем, — отрезал Касым.

— В пустыню?

— Совершенно верно.

— Надолго?

— Насколько потребуется.

— В разгар лета?

— Солнце никогда моряков не пугает.

Шейх наконец выдохнул и дерзко спросил:

— Вы с ума сошли?

Касым оскорбленно нахмурился:

— Нет, не сошли; а ты?

— Чтобы выжить в пустыне, — постарался растолковать шейх, — к ней надо привыкнуть. Долгие годы вписываться в картину.

— Правда? — фыркнул Касым. — Что это за картина?

— Сложная, — сказал шейх. — Безжалостная. Неумолимая.

— Думаешь, море меня к этому не приучило?

Шейх готовился сделать провокационное издевательское замечание, которое лишь осложнило бы ситуацию, если бы не вмешался маленький бедуин, все это время легкомысленно на них глядевший.

— Мир тебе, друг мой, — приветствовал он Касыма, сверкнув в улыбке ослепительными зубами.

Касым сразу замер на месте.

— Мир и тебе, — сухо ответил он.

— Позволь представиться. Я — ибн-Нияса из бану Шихада. Наше племя держит под присмотром пустыню от Кадасии до границ Вакисаха.

Касым заставил себя взглянуть ему в лицо и увидел проницательные глаза, сморщенную бронзовую кожу, на удивление похожую на моряцкую и тем не менее пугающе чужую.

— Ну и что? — спросил он.

— Мой друг, шейх Замахдан, сказал правду, — подтвердил бедуин, мрачно глядя на двух путников. — В унылом одиночестве в пустыне не место неопытным. — Говорил он хорошо, с культурным произношением то ли городского жителя, то ли человека смешанного происхождения.

— Ну и что? — переспросил Касым, неловко себя чувствуя.

Бедуин серьезно кивнул:

— Летом юго-западный ветер губителен. Дыша им, можно умереть. Под таким солнцем даже скорпионы совершают самоубийство. Бури разносят сыпучий песок по равнине, и он исчезает бесследно. Ну и, конечно, безбожный Калави.

Глядя на озадаченную физиономию Касыма, бедуин не упустил возможности воспользоваться его невежеством.

— Калави, да обрушатся ему на голову его собственные палатки, — истинный бич песчаной пустыни, — объявил он. — Скрывается глубоко в барханах пустыни Нефуд, где никто не может его обнаружить. Налетает вместе с сыновьями, прижитыми от гадюк, убивает ради удовольствия. Высоченный, как минарет, с клыками пантеры. Закапывает пленников до подмышек, заставляет насмерть биться на мечах. Неопытный человек обязательно попадает в ловушку.

Касым заметно побледнел. Но тут бедуин, радуясь, что нагнал страху, перешагнул за грань достоверности.

— Не забывай и о демоне Салаахе с бычьими рогами, — продолжал он, — который охотится по ночам. А еще о Сударе, который насилует спящих мужчин, заражая глистами через задний проход. И про оборотней, наполовину людей, а наполовину волков, проворных, как солнечный зайчик, живущих в логовах, похожих на дырку в туче. Если хочешь остаться в живых, тебе нужен искуснейший проводник.

Скептически слушавший его Юсуф усмехнулся:

— Ты, естественно, самый искусный.

Ибн-Нияса понимающе посмотрел на него.

— У меня имеются проводники, способные преследовать ласточку по следам ее тени, — с откровенной ухмылкой похвастался он и снова взглянул на Касыма, надеясь на заключение сделки. — Разумеется, насчет платы будем договариваться.

Однако Касым вдруг полностью очнулся, насквозь увидев ибн-Ниясу сквозь призму сарказма Юсуфа и сразу распознав, что тот собой представляет: преувеличивающего оппортуниста, своего пустынного двойника, действующего исключительно в собственных интересах. Он припомнил кое-какие морские легенды — демона Далана, поедающего жертв кораблекрушений, песьеголовых людей Вик-Вака, глотающих суда змей Фарского моря, — с помощью которых он сам частенько запугивал неопытных подручных, как запугивал бы сейчас Зилла, если б они путешествовали по волнам, а не по пескам на верблюдах. Может быть, поменявшись ролями, он поступил бы точно так же, в полной мере воспользовавшись неосведомленностью собеседника. Внезапное и неожиданное прозрение позволило Касыму разоблачить мотивы бедуина, разгадать его тактику, заранее отбросить любые невероятные предупреждения. Из загадочной и пугающей личности бедуин в мгновение ока превратился в злонамеренного проказника, а Касым обрел уверенность охотника, готового поразить копьем льва.

— Говоришь, о плате будем договариваться? — Уже распалившись в полную силу, он с раскрасневшимися щеками переступил с ноги на ногу. — Нравится тебе звон моих медных яиц?

Сначала бедуин опешил, столкнувшись с агрессией, но очень скоро сам посмотрел на Касыма по-родственному и, гордясь своей способностью без труда приспосабливаться к обстоятельствам, вести словесную дуэль на самом высшем уровне, быстро и победоносно принялся спорить.