Онлайн книга «Нёкк»
|
Как ему удается сохранять равновесие с такими широченными плечами и крохотными ступнями? Он похож на перевернутую пирамиду, балансирующую на кончике. Адвокат уселся за стол и забарабанил пальцами по портфелю. – Переходим ко второй части! – объявил он и включил микрофон. – Сейчас мы поговорим о том, почему ваша матушка – выдающаяся личность, а следовательно, совершенно не заслуживает того, чтобы ее упекли в тюрьму на срок до двадцати лет. – Неужели ее действительно могут посадить так надолго? – Хочется верить, что нет, сэр, но я бы предпочел подстраховаться. А теперь давайте мы вам расскажем о том, как ваша матушка щедро жертвует средства на благотворительность. – Меня куда больше интересует, чем она занималась последние пару десятков лет. – Работала в школе. Она очень ценный и уважаемый сотрудник. Вдобавок увлекается поэзией. Можно сказать, она истинная ценительница искусства. – Вы меня, конечно, извините, – не выдержал Сэмюэл, – но я не очень хорошо понимаю, с какой это стати она “выдающаяся личность”. – Почему же? – Ну а что я должен сказать судье? Что она прекрасный человек? Отличная мать? Адвокат улыбнулся. – Вот именно. – Я не могу сказать того, чего не думаю. – Почему? Сэмюэл перевел взгляд с адвоката на мать, потом снова на адвоката. – Вы серьезно? Адвокат с улыбкой кивнул. – Вообще-то она меня бросила, когда мне было одиннадцать лет! – Да, сэр, и я надеюсь, что вы понимаете: будет лучше, если об этом эпизоде из ее жизни никто не узнает. – Она меня бросила без предупреждения. – Мне кажется, сэр, будет лучше, если вы в интересах нашего общего дела поймете, что ваша матушка вас не бросила, а отдала на усыновление, причем, заметьте, позже обычного. Адвокат открыл портфель и достал брошюру. – Между прочим, ваша матушка сделала для вас куда больше, нежели большинство биологических матерей, – продолжал он, – в том, что касается выбора потенциальных усыновителей, заботы о том, чтобы ребенок попал в хорошую семью и так далее. Должен заметить, в некотором смысле она сделала для вас все возможное и невозможное. Он протянул Сэмюэлу брошюру в ярко-розовой обложке с фотографиями улыбающихся многонациональных семейств и надписью мультяшным шрифтом “Добро пожаловать в приемную семью!”. – Но я вырос не в приемной семье, – поправил Сэмюэл. – Не стоит все воспринимать буквально, сэр. Адвокат весь упрел: кожа его блестела от пота, как росистая трава поутру. Рубашка намокала под мышками и на рукавах так, как будто ее медленно поглощала медуза. Сэмюэл уставился на мать, но та лишь пожала плечами – мол, ну и что ты будешь делать? В окнах за ее спиной маячила в дымке смога серая башня Сирс-тауэр [15]. Когда-то она считалась самым высоким зданием в мире, но эти времена миновали, и теперь небоскреб не входил даже в первую пятерку. Да и название у него изменилось. – Как здесь тихо, – заметил Сэмюэл. Мать нахмурилась. – Что? – Не слышно ни людей, ни машин. Сплошное уединение. – А, ты вот о чем. В доме начали ремонт, но тут рынок недвижимости рухнул, – пояснила мать, – так что успели отремонтировать всего пару квартир, а остальное не доделали, да так и бросили. – То есть ты живешь одна во всем доме? – Нет, через два этажа надо мной еще одна супружеская пара. Богемные художники. Но мы не общаемся. – Тебе, наверно, тут одиноко. Мать посмотрела ему в глаза. – Нормально, – ответила она. – А я ведь о тебе совсем забыл, – признался Сэмюэл. – И не вспоминал, пока все это не случилось. – Правда? – Ага. До этой недели я о тебе и не думал. Мать улыбнулась своим мыслям, уставилась на стол перед собой, провела по нему ладонями, словно хотела вытереть. – На самом деле мы ничего не забываем, – сказала она. – Строго говоря, все воспоминания по-прежнему хранятся у нас в голове, просто мы теряем к ним дорогу. – Ты о чем? – Я недавно читала одно исследование, – пояснила мать. – О том, как работает память. Там собралась целая команда – физиологи, молекулярные биологи, неврологи, – и вот они пытались выяснить, где именно мы храним воспоминания. Кажется, это было не то в “Нейчур”, не то в “Ньюрон”. – Любишь легкое чтение? – У меня масса интересов. Так вот они выяснили, что воспоминания вполне реальны и материальны. Они хранятся в определенных клетках мозга, которые можно увидеть своими глазами. А появляется воспоминание так: допустим, есть идеально чистая нетронутая клетка, которая потом искажается и выходит из строя. Так вот это искажение и есть воспоминание. И оно никогда никуда не девается. – Ничего себе, – произнес Сэмюэл. – Вроде бы это все-таки было в “Нейчур”. – Ты это серьезно? – не выдержал Сэмюэл. – Я тут перед тобой душу наизнанку выворачиваю, а ты мне рассказываешь про какое-то исследование, о котором читала? – Мне понравилась метафора, – пояснила Фэй. – И, кстати, ты ничего передо мной не выворачивал. Пока что. Адвокат откашлялся. – Давайте вернемся к делу, – предложил он. – Профессор Андерсон, сэр, быть может, вы хотите о чем-то спросить? Сэмюэл вскочил и принялся мерить комнату шагами. Подошел к книжному шкафу у стены и оглядел полки, чувствуя спиной взгляд матери. В основном поэзия. Множество книг Аллена Гинзберга. Сэмюэл вдруг поймал себя на том, что ищет номер того самого журнала, где был опубликован его рассказ: он понял это по разочарованию, которое испытал, обнаружив, что журнала в шкафу нет. Он развернулся к столу. – Скажи-ка мне вот что. – Сэр, вы вне зоны действия микрофона, – предупредил адвокат. – Я хочу знать, чем ты занималась все эти двадцать лет. И куда поехала, когда ушла от нас. – Едва ли это имеет отношение к нашему расследованию, сэр. – И что ты делала в шестидесятые. За что тебя арестовали. И почему по телику говорят, что ты… – То есть ты хочешь знать, правда ли это, – перебила Фэй. – Да. – Была ли я радикалкой? Участвовала ли в протестах? – Да. – Арестовывали ли меня за проституцию? – Да. Оказывается, я ничего не знаю о том, как ты провела один месяц в 1968 году. Я-то думал, ты была дома, в Айове, с дедушкой Фрэнком, дожидалась папу из армии. А тебя, оказывается, там не было. |