Онлайн книга «Призрак Канта»
Василий Васильевич сказал, что всё это очень легко проверить. Завтра надо спросить запившего друга, и сразу станет ясно. — Если он до белой горячки не допьётся, конечно, — добавил Меркурьев разумно. На соседнем стуле он сгруппировал тарелку с утиной ногой, помидор, солёный огурец, ломоть хлеба. Вся контрабанда помещалась на льняной салфетке, чтобы можно было связать, как узелок, и донести. Он не хотел, чтоб еду Антипии отнесла Нинель Фёдоровна. Василий Васильевич, пряча узелок за спиной и продвигаясь к двери задом наперёд, пожелал всем доброй ночи. — Бог даст, без происшествий, — сказала Нинель. — Ну, отдыхайте, отдыхайте! Завтрак попозже будет, чтобы все выспались. Василий Васильевич взбежал по пологой деревянной лестнице, оберегая свой узелок, прислушался — было тихо, никаких подозрительных разговоров, — и постучал в соседнюю с собственной дверь. — Кто там? — отозвались приглушённо. — Я уже легла. — Это я, — прошипел Василий Васильевич. — Поесть принёс. Какое-то время ничего не было слышно, потом раздалось шуршание, шаги, и дверь приоткрылась. В свете торшера Василий Васильевич увидел блестящий глаз. — Еда, — сказал он и сунул в проём узелок. — Открывай. Глаз моргнул. Потом дверь медленно распахнулась, и он вошёл. Комната вещуньи была такой же большой, как и его собственная, но какой-то другой. Окна оказались с другой стороны, не так стояла мебель, и обнаружился маленький эркер — точная копия того, в котором они сегодня завтракали с Кристиной. В эркере помещались круглый столик и два стула. В распахнутой створке окна шумел буковый лес, а моря почти не было слышно. — Мне кажется, я заболела, — шмыгая носом, призналась духовная дочь Сантаны. — Разумеется, — согласился Василий Васильевич. — Целый день на ветру в каких-то лохмотьях!.. — Сари — самая удобная одежда в природе. — И самая тёплая, — подсказал Меркурьев. — Где свет зажигается? В этой доме он у всех то и дело спрашивает, где зажигается свет!.. Он развязал салфетку с утиной ногой и рядом выложил солёный огурец и хлеб. Получился натюрморт. — Садишь и поешь, — предложил Василий Васильевич. — Спасибо, — уныло отозвалась Антипия, приткнулась к столу и первым делом откусила огурец. Василий Васильевич устроился напротив, молодецки закинув ногу на ногу. Антипию он рассматривал, совершенно не стесняясь. Короткие светлые волосы торчали в разные стороны. Кожа на лице оказалась очень белой, на носу немного побрызгано веснушками. Кончик этого самого веснушчатого носа чуть-чуть загибался вверх, придавая лицу смешливое выражение. Маленькое ухо — Меркурьеву было видно только одно, — плотно прилегало к голове, в мочке три дырки, но никаких серёг. Антипия мельком взглянула на него и вздохнула. — Ты же была смуглая, — сказал он первое, что пришло в голову. — А сейчас белая. Она опять вздохнула. — У меня сто литров тонального крема, — объявила она. — Можно обмазаться с головы до ног. — Зачем? Ты что, актриса? Она помотала головой — нет, не актриса. — Я вегетарианка, — объявила она и взялась за утиную ногу. — Как ты думаешь, Всевышний покарает меня, если я это съем?… — Всевышнему нет никакого дела до твоего рациона, — сказал Меркурьев. — У него полно других забот. Ешь. Ровными квадратными зубами она впилась в ногу, закрыла глаза и застонала. — Каф фкуфно. Гоф нифево факофо не ефа, — призналась она. — Если ты год не ела, — тоном собственной бабушки назидательно молвил Меркурьев, — неудивительно, что заболела. Ешь. Он хотел спросить, откуда она узнала про тело — до того, как они увидели его в траве за маяком. Он хотел спросить, с кем она разговаривала в коридоре, когда он её поймал, а ещё, как она дурит людей, вызывая духов, но решил со всем этим повременить. Василий Васильевич выбрался из-за стола, нашёл на комоде маленький электрический чайник — у него в комнате тоже был такой, — налил воды и включил. Потом вышел, велев ей дверь не закрывать и вернулся с круглой пузатой бутылкой под мышкой. В руке у него был лимон. — Узбекский, — сказал он, показывая ей лимон. Она помычала и покивала, хищно обгладывая утиную ногу. — А больше нет? Василий Васильевич развёл руками: — Ну, извините! И это от сердца оторвал, контрабандой доставил!.. Нужно было пойти и поужинать. — Ты знаешь, — объяснила она, поедая хлеб, — мне так хотелось всё с себя смыть!.. И грим, и запах тюрьмы, и воспоминания о мертвеце. А без грима я… не могу. — Зачем тебе грим? Чтобы дураки больше верили? — Не-не-не, — она помотала головой, белые волосы разлетелись в разные стороны, и она неловко заправила их за ухо, стараясь не запачкать жирными от утки пальцами. — Если бы я говорила всё, что говорю, и выглядела бы, как я, мне вообще никто не поверил бы. — Я так и сказал. С точкой во лбу и чёрными волосами до пояса тебе проще морочить людям голову. — Точка называется бинди, и я не морочу головы. — Да, конечно. Ты вызываешь дух Канта, и он является! Она насупилась. — Дух Канта ни при чём. — Тогда в чём дело? Она доела хлеб и вытерла пальцы о тёплые пижамные брюки. Василий Васильевич обратил внимание, что на её пижаме вышита овца. Спереди овечья морда, устроившаяся щекой на облаках, а на спине — овечий зад с хвостом. Хвост свисал с облака. — Я не могу тебе рассказать, — Антипия посмотрела на него виновато. — Правда, не могу. — Ты секретный агент? — Нет, но рассказывать не стану. Ты всё равно ничего не поймёшь. — У меня высшее образование, — предупредил Василий Васильевич. — И я кандидат технических наук! — В общем, — продолжала Антипия, — ты всё правильно понимаешь. Есть игра, маскарад. Это просто… видимая часть происходящего. А есть невидимая, и этого я не могу объяснить, не спрашивай меня!.. — То есть никакой дух не является? Стол не стучит, блюдце не вертится? Правильно я понимаю? Она молчала и исподлобья смотрела на него. Чайник вскипел, Василий Васильевич сунул в кружку пакет и залил его кипятком. Потом отрезал лимонный круг — изрядный. — Нет, ты скажи мне, — оглядываясь, проговорил он. — Ведь всё это враньё? Она вздохнула, сморщилась, зашарила в кармане, ничего не нашла, закрылась руками и чихнула. |