Онлайн книга «Призрак Канта»
— Это вы затопили камин? — Я. Люблю огонь, привык. Мы всё делали с огнём — занимались, обедали, читали. — Откуда вы взялись? Бессель пожал плечами. Меркурьев сел в кресло, поправил на плечах одеяло, и они стали смотреть на огонь. — Почему вы взялись за астрономию? — вдруг спросил Меркурьев. — Вы ведь прежде всего астроном, а потом математик! Но почему астрономия? В ваше время не было ни измерительных приборов, ни спутников, ни телескопов!.. — Исключительно с практической целью, — охотно ответил гость. — Я же начинал конторщиком в торговом доме!.. Торговля в моё время — это мореплавание. Я учил географию и навигацию. Вернее, навигационную астрономию. Между прочим, все вокруг говорили, что я ненормальный, даже Агнесса. Особенно Агнесса. Зачем торговцу астрономия? Но я был уверен: чтобы доплыть, нужно знать, куда плыть. Потом я вычислил долготу Бремена, просто так, при помощи самых примитивных инструментов. — Бессель махнул рукой. — Вам сейчас это трудно понять, а тогда я ликовал. — Ещё бы, — задумчиво сказал Меркурьев. — Ну, а потом торговать мне уже было неинтересно. «Небесная механика» Лапласа казалась мне гораздо более увлекательной, чем учёт кип шерсти и мешков гороха. А вы? — Я? — Вы тоже учёный? Иммануил мне говорил. Василий Васильевич вновь заволновался. — Кто вам говорил? — Кант, — сказал Бессель как ни в чём не бывало. — Иммануил Кант, великий философ. Мы с ним, знаете ли, пересеклись в Альбертине, так называли Кёнигсбергский университет. Мы служили там оба, но это продолжалось лишь год, и тогда знакомы не были. Кант намного старше! Он работал там на кафедре логики и метафизики с тысяча семьсот пятьдесят пятого года, а я начал только в восемьсот четвёртом, как раз в год его смерти. Он меня не интересовал. Мне казалось, что философия — редкая глупость. Познакомились мы позже… гораздо позже. — Кант, — медленно выговорил Меркурьев, — говорил вам обо мне? Бессель кивнул. — Мы обсуждали, что происходит в моём доме. То есть в моём бывшем доме! И он мне рассказал о вас. Он здесь уже некоторое время наблюдает за происходящим. Василий Васильевич медленно и глубоко дышал, пытаясь унять волнение. — То есть Емельян Иванович — на самом деле Иммануил? И его фамилия Кант, потому что он и есть Иммануил Кант? Бессель махнул рукой. — Его вечные штучки! Он обожает переводить на русский язык имена и фамилии. Его это развлекает. Вот, например, Иоганн Себастьян Бах для него — Иван Севастьянович Фигашкин. Бах — значит, фигак, и упал! Это глупо, конечно, но никто из нас не возражает. — Я сошёл с ума? — спросил у великого математика инженер Меркурьев. — Как вы думаете? — Думаю, нет. — Конечно, сошёл, — не согласился Меркурьев. — Я же не могу на самом деле с вами разговаривать! Ночью! У камина! В две тысячи семнадцатом году! Бессель замотал головой, рассыпались его кудри. — Даты тут ни при чём, господин инженер! — энергично возразил он. — Я сейчас не стану в это вдаваться, но время не линейно. Оно трёхмерно, как и весь остальной мир. Можно из любой его точки попасть в любую на другой оси. Это довольно легко посчитать. — Я ничего не понял. — Ну, мы завели слишком серьёзный разговор для такого неверного времени суток. Ночь — самое неверное время. Хотя я бы вам с удовольствием объяснил. Я сам вывел формулу. — Как вы сюда попали? — повторил в сотый раз Меркурьев. — Иммануила позвали, а я увязался за ним. — Кто позвал Канта? — Вы знаете, — произнес Бессель с досадой. — То есть всё правда! Духи, привидения и прочая ерунда?! — Я не привидение, Василий Васильевич. — Тогда кто вы? Фридрих Бессель опять пожал плечами. — Вы давно умерли, — с нажимом сказал Меркурьев. — То есть Фридрих Бессель давно умер! В каком году? — В тысяча восемьсот сорок шестом. — Ну вот! Вы умерли и не можете со мной разговаривать!.. — Самое интересное, что у меня даже нет могилы, — сообщил Бессель и засмеялся. — Честное слово! Нет, то есть она была, и я даже точно помню где, возле Кёнигсбергской обсерватории, на холме. Прекрасное место, оттуда открывается чудесный вид!.. А потом её потеряли, и в вашей временной точке это всех почему-то волнует. Горожане бегают и кричат, что могила Бесселя утрачена!.. Я сам читал. И видел… такое смешное слово… репортаж по телевизору, вот как!.. Василий Васильевич молчал. — А у Канта есть могила, — сказал Бессель. — И он этим гордится. — Н-да, — процедил Василий Васильевич. Бессель встал, обошёл сгорбившегося в кресле Меркурьева и подбросил в огонь поленьев. — Вы всегда являетесь, когда вас зовут? — Нет, разумеется. Всё зависит от того, кто и по какому делу. — То есть дело, по которому сюда позвали Иммануила Канта — серьёзное? Бессель подумал немного: — Довольно серьёзное. Речь идет о жизни людей и… не только людей. Есть такие точки в пространстве, на которые нельзя посягать. — М-м-м, — сквозь зубы простонал Меркурьев. — Да что с вами?! Я не говорю ничего сверхъестественного! Вот этот дом — такая точка. На нём многое держится, не только здесь, у вас, но и у нас. А на него посягают. Поэтому когда к Иммануилу обратились, он сразу сюда отправился, а я за ним, это я вам уже говорил и повторяю. Как-никак дом-то мой, я всех тут знаю. — Кого? — Обитателей. — Виктора Захаровича, что ли?! — Нет, его я как раз не знаю. Я… других знаю. Меркурьев понял, что дело плохо. Он уже почти поверил, что Фридрих Бессель в джинсах и клетчатой рубахе сидит с ним рядом возле камина. А в это никак нельзя было верить! Одна возможность этого обращала в прах всё, что Меркурьев знал ранее, во что верил и на что полагался. Есть законы — ясные и понятные физические законы, по которым живёт мир. Согласно этим законам из могилы нельзя восстать, из прошлого нельзя явиться, с покойником нельзя поговорить. Эти законы объясняют не всё. По большому счёту они объясняют совсем немногое — только видимую часть мира, — но они существуют, и в них верить легко и просто. Они описывают некую модель мира, гораздо более примитивную, чем реальность, но ведь описывают же худо-бедно!.. Наплевать на эти законы — значит признаться, что о мире неизвестно вообще ничего, ровным счётом ничего! Василий Васильевич был не готов к этому. |