Онлайн книга «Монстролог. Дневники смерти (сборник)»
|
– Человек? – Она поглядела на меня с изумлением. – Однажды он сказал мне, что я – единственное, что еще помогает ему оставаться человеком, но я не понял тогда, что он имел в виду, а теперь, кажется, понимаю: я привязывал его к реальности, как ты привязываешь меня. Ты связываешь меня, Лили, но связываешь светом, не тьмой. Твой дядя говорил мне, мы сами должны решать, что выбрать: тьму или свет… Нет, не могу объяснить толком! Я ударил кулаком по ладони. Я настигал ее, но она ускользала. Почему, почему я не мог нагнать ее? – Я все никак не могу забыть то, что ты рассказывал, – сказала она. – Маленький мальчик под столом… – Какой еще мальчик? – Я не сразу понял, о чем она. Моя растерянность быстро перешла в гнев. – А. Он-то тут при чем? – Ты хотел его убить. – Ну и что? Не убил же. – А почему ты его не убил? – Не знаю; не помню; теперь неважно. – Ты говорил, что это Уортроп. Уортроп тебя остановил. Я понял, к чему она клонит, и рассердился еще сильнее. – Это была случайность. Кто угодно мог… – Правда, Уилл? Что еще мог кто угодно? И тут тварь внутри меня вырвалась на свободу – с такой силой, что едва не разорвала мир пополам… Лили стояла передо мной, приоткрыв рот, я сжимал ее лицо обеими руками, и чувствовал ее череп, хрупкий, как у птички, и распускавшуюся внутри меня тьму, бездну, ничто, мою специфическую особенность, чистое безумие моего совершенного здравого смысла, а ведь он говорил мне об этом, он, тот, кто сорвал человеческое лицо, обнажив трагический фарс за ним, за что и заслужил ироническое прозвище Потрошитель, он говорил: «Теперь твои глаза открылись. Ты видишь даже там, куда другие боятся обращать взгляд». Свет, как желатин, сгустился вокруг ее лица. Свет пробивался наружу. – Человек, – зарычал я. – Я не знаю смысла этого слова. Расскажи мне, Лили. Объясни, что оно значит. Что в нем такого особенного? Может, способность любить? Крокодилица будет защищать свой выводок до последнего издыхания. Надежда? Львица сутками способна караулить добычу. Вера? Кто знает, что за божества обитают в воображении орангутана? Человек – строитель? То же и термит. Человек – мечтатель? Домашний кот грезит изо дня в день, сидя на подоконнике и греясь на солнце. Я знаю правду. Я видел ее своими глазами. Я наблюдал, как она скребется за стеклом в банке. Как она извивается в холщовом мешке. Она смотрела на меня янтарными глазами. Мы живем в ветхой постройке, Лили, наспех слепленной поверх провала глубиной в десять тысяч лет, и муслиновыми занавесками отгораживаемся от правды. Она плачет. Лили плачет, ее лицо по-прежнему зажато в моих ладонях, и слезы прокладывают неровные дорожки по ее щекам, сдавленным моими руками. – Ты видишь теперь, что мне не нужен тот, кто будет хранить мое человеческое начало, потому что никакого человеческого начала у меня нет. Я отшвыриваю ее от себя. Она падает на кровать, всхлипывает. Кричит мне: – Уходи! – Я имею право защищаться, – с трудом выталкиваю из себя я. Мне не хватает воздуха: я ощущаю чудовищное давление; я точно вдруг опустился под воду на много миль. – Вот что главное. И только это важно. Я ушел. Глава третья А потом у меня была встреча с мистером Фолком возле Большого Центрального вокзала. Я опоздал; он пришел вовремя, с потрепанным чемоданчиком в одной руке и с билетом в другой. – Я уж думал, что вы не придете, мистер Генри, – сказал он. – Возникли кое-какие проблемы. Я подошел к нему вплотную, он вложил мне в руку револьвер. Я опустил его в карман пальто. – Серьезные? – спросил он. – Философские. – А! Ну, значит, очень серьезные. – Он улыбнулся. – Как все прошло в полиции? – Детектив попался славный. Тот самый, друг доктора фон Хельрунга. Сошлись на том, что была стрельба: они стреляли в меня, я в них. Они остались лежать, я поднялся. Оказал городу услугу, ни дать ни взять. То есть вслух он так, конечно, не сказал, но смысл я понял. Я кивнул. – Вижу, вы уже взяли билет. – Решил прокатиться в Калифорнию – там я еще не был, да и погода в тех краях, говорят, подходящая. – А как насчет Европы? – я показал ему мой билет. – Земля ваших предков. – О, мистер Генри, это соблазнительное предложение. – Он взял у меня билет. – Третий класс? – Можете поменять. Я доплачу. – Не приходилось мне еще путешествовать на пароходе. Вдруг укачает? – Ешьте соленое печенье. Говорят, танцы тоже помогают. – Танцы? – Впрочем, как хотите. Отправление все равно завтра. – Зато мой поезд уходит через десять минут. Хотите поменяться? Я покачал головой. – Я никуда не еду, мистер Фолк. – Напрасно. Полиция знает, на кого я работал, и еще они знают, что каморра не успокоится, пока не разберется с вами со всеми. – Мне случалось сталкиваться с людьми похуже каморры, мистер Фолк. Он пожал плечами. – Зато про них этого не скажешь, верно, мистер Генри? Еще с минуту мы стояли, улыбаясь друг другу. – Та девушка, – сказал он. – Взяли бы вы ее с собой. – Вы неисправимый романтик, мистер Фолк. – А как же иначе, мистер Генри? Он хотел вернуть мне билет. Я покачал головой. – Сохраните оба. Если кто-нибудь спросит меня о том, куда вы уехали, я не буду знать, что ответить. Он сунул билет в карман, подхватил потрепанный чемодан и слился с толпой. Я повернулся и пошел. Глава четвертая Я сказал правду: я никуда не ехал. Идти тоже было некуда. Не обратно же в отель. И не к Лили. Не в дом фон Хельрунга. Не в Общество. Я отдался на волю волн, и так, без руля и без ветрил, меня подхватил человеческий поток большого города. Я не мог вспомнить, когда я в последний раз ел, но голода я не чувствовал. А когда спал? Усталости тоже не было. Я болтался в вечерней толпе, как пустая бутылка в огромном и безликом море. Все шло прекрасно, до той самой минуты, пока ты не сунул нос, куда тебя не просили. Да, доктор Уортроп, вот тут-то и встал вопрос о том, кому нужна моя голова. У меня возникло слабое желание вернуться на ту улицу, где женщина звала меня с крыльца: может быть, если я лягу с ней, то не буду чувствовать себя таким заброшенным и одиноким. Даже чистейший из поцелуев… И Сибилла ответила: смерть. |