Онлайн книга «Монстролог. Дневники смерти (сборник)»
|
Я запинался и заикался, подавленный свирепостью его обличительной речи. Возвышаясь надо мной, он прорычал: – Что я сказал?! – Ни с… к-кем… н-не… разг-говаривать. – Что еще? – Если кто-нибудь заговорит со мной, все хорошо. – И какое впечатление ты произвел на них, как ты думаешь, Уилл Генри, с этими вопросами про шпионов-конфедератов, правительственных детективов и дом Уортропов? Объясни. – Я только старался… Я только хотел… Не я завел этот разговор, сэр, клянусь вам! Это Фланаганы! Он прошипел сквозь зубы: – Ты разочаровал меня, Уилл Генри. Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь из комнаты, пнув по дороге кучу бумаг. – И даже хуже. Ты предал меня. Он снова обернулся, посмотрел мне в лицо и заорал в темноте: – И ради чего?! Чтобы поиграть в детектива-любителя, чтобы удовлетворить свое ненасытное любопытство, чтобы унизить меня, распространяя ту же сплетню, которая сломала моего отца, сделала его несчастным и нелюдимым и в конечном итоге свела в могилу! Ты поставил меня в безвыходное положение, мастер Генри, потому что теперь я знаю, что твоя верность и преданность не простираются дальше твоего эгоизма и себялюбия. Мне же нужна только твоя безоговорочная, абсолютная преданность – только это качество является незаменимым для меня. Никто не просил меня взять тебя к себе жить, работать с тобой и делиться результатами работы. Этого не требовала даже верность памяти твоего отца. Но я пошел на это, и вот мне награда!.. Что? Это разозлило тебя? Я тебя оскорбил? Отвечай! – Я не просил, чтобы вы меня забирали! – А я не просил проводить расследование! – Я бы и не стал. Я делал это ради вас. Доктор шагнул мне навстречу. В сумерках мне было не видно его лица. Между нами пролегла тень. – Твой отец понимал, что такое риск, – сказал он тихо. – А мама не понимала! И я тоже! – Что ты хочешь от меня, Уилл Генри? Чтобы я поднял их из могил? – Ненавижу этот дом, – крикнул я, обращаясь к тени монстролога, моего учителя – и моего мучителя. – Ненавижу этот дом, и то, что вы взяли меня сюда жить, и вас я ненавижу! Я бросился бежать прочь – через холл, вверх по ступенькам – влетел в свой маленький альков и захлопнул за собой дверь. Я упал на кровать и зарылся лицом в подушку, громко рыдая. Сердце мое разрывалось от гнева, горя и стыда. Да, стыда, потому что Доктор был всем, что я имел, а я его предал. У Доктора была его работа; у меня был только он. И для каждого из нас то, что мы имели, было всей нашей жизнью. Облака в окошке над моей головой проплывали по апрельскому небу – синему, как купорос. Солнце, садясь, окрашивало снизу золотом их мягкие формы. Когда слезы мои иссякли, я перекатился на спину и принялся смотреть на тающий день. Тело требовало еды и сна, душа – основательной передышки. Можно поесть, можно поспать, но что делать с этим изматывающим одиночеством? Чем облегчить разрывающее меня сожаление, невыносимый страх? Неужели, как Эразмус Грей, утаскиваемый монстром в могилу, или Капитан Варнер, пожираемый личинками, я тоже уже проскочил тот момент, когда спасение было возможно? Неужели все мои надежды сгорели в том пожаре, в котором погибли мои родители? Смерть приносит облегчение, так неужели только ее темный ангел способен помочь мне? Я ожидал сна, как спасения, как родного брата смерти. Я так хотел оказаться в его милосердных объятиях, но напрасно. Пришлось встать. Голова болела от рыданий, желудок – от голода, так что я спустился на кухню. Там я обнаружил, что дверь в подвал заперта. Я не сомневался, что Уортроп там, внизу. Я убегал в свой альков, он – в лабораторию. Стараясь производить как можно меньше шума, я поставил чайник и поджарил себе два куска отменной баранины на кости, купленные с дружеской скидкой у мясника Нуны. Я обтер тарелку куском хлеба (от пекаря Таннера) с той же скоростью, с которой поглотил ее содержимое. Дверь в подвал открылась, на пороге появился Доктор. – Ты что-то готовил, – сказал он. – Да, – ответил я нарочито небрежно, без почтения в голосе. – И что ты готовил? – Баранину. – Баранину? – Да. – Отбивные? Я кивнул: – Со свежим горошком и морковью. Я отнес тарелку в мойку. Я чувствовал его взгляд на себе, когда мыл посуду. Я поставил чашку и тарелку на сушилку и обернулся. Он так и стоял в дверях, не двигаясь. – Я вам нужен для работы? – спросил я. – Нет… Нет, ты свободен, – ответил он. – Тогда я пошел в свою комнату. Он ничего не сказал, когда я проходил мимо него, но когда я подошел к лестнице, он сделал шаг вперед и крикнул мне вслед: – Уилл Генри! – Что? – Сладких снов, Уилл Генри, – сказал он примирительно. Позже, демонстрируя свою извечную способность будить меня именно в тот момент, когда, проворочавшись и промаявшись несколько часов, я наконец забывался благословенным сном, Доктор громко позвал меня снизу: – Уилл Генри! Уилл Генри-и-и-и! Ничего еще толком не понимая, ибо проспал я всего ничего, я выбрался из постели с тяжелым вздохом. Знал я эту его интонацию, слышал много раз. Я сполз вниз по лестнице на второй этаж. – Уилл Генри! Уилл Генри-и-и-и! Он был в своей комнате и лежал на кровати поверх покрывала, не раздеваясь. Он увидел мой силуэт в дверях и махнул рукой, приглашая войти. Все еще помня о нашей ссоре, я не подошел к его постели, а сделал всего один шаг и остановился. – Уилл Генри, что ты там делаешь? – требовательно спросил он. – Вы меня звали. – Не сейчас, Уилл Генри. Что ты делал там? – Он махнул рукой в сторону кухни. – Я был у себя в комнате, сэр. – Нет-нет, я определенно слышал, как ты гремишь чем-то на кухне. – Я был у себя в комнате, – повторил я, – возможно, вы слышали мышь. – Мышь, которая гремела кастрюлями и сковородками? Признайся, Уилл Генри, ты что-то готовил. – Я говорю правду. Я был у себя. – Ты хочешь сказать, у меня галлюцинации? – Нет, сэр. – Я знаю, что я слышал. – Я схожу и проверю, сэр. – Нет! Нет, останься. Должно быть, у меня воображение разыгралось. Может, мне приснилось. – Да, сэр, – сказал я. – Это все, сэр? – Я не привык к этому, как ты знаешь. Он замолчал, ожидая, что я задам соответствующий вопрос, но я был уже опытным игроком в этой печальной игре: он впал в одну из своих частых депрессий, рожденных переутомлением. Моя роль в таких случаях была одинакова, и обычно я играл ее безукоризненно, но события последних дней подкосили меня. У меня просто не было сил. |